Мы подошли к проходной морга. Навстречу вышел прыщавый и лохматый санитар с блокнотом в руках.
– Мы по поводу мистера Фарли, – сказал Джерард.
– Ах да, – кивнул лохматый. – Фарли, утопленник. «На дне морском покойся с миром, Фарли», – если я еще помню Шекспира.
– Что-что? – не понял Джерард.
– Извините, – сказал лохматый, – нечасто представляется случай так пошутить.
– Цитата из?.. – поинтересовался я.
– Простите? – переспросил лохматый.
– На труп можно взглянуть? – потерял терпение Джерард.
Я не удержался от искушения уязвить лохматого книголюба.
– А вот, например, «Песнь любви Альфреда Дж. Префрока» Т. С. Элиота, – начал я, отнюдь не будучи уверен, есть ли у него такое стихотворение и в том ли порядке я поставил «Дж.» и «Альфреда». Элиот никогда мне особенно не нравился; он столь туманен, что по его основным произведениям должен, по-моему, существовать кроссворд. По вертикали, четыре буквы, «весна среди зимы – особая пора» (8,3). Пять букв по вертикали, «вечное, хоть и влажное, на закате» (4,6). Первому приславшему верные ответы два бесплатных билета на мюзикл «Кошки»!
– Я выучил это в драмкружке, а телевизор смотрю нечасто, – признался лохматый.
– Это там? – спросил Джерард, указывая на дверь с табличкой «Только для персонала».
– Да, – сказал посрамленный на культурной почве санитар. – Идите за мной.
Джерард произвел опознание тела с видом язвительного папаши, уверяющего ребенка, что у него под кроватью никакого чудовища нет. Хотя голова Фарли распухла и была сильно разбита – тело обнаружили, когда на него наткнулся гидроцикл, – по словам Джерарда, опознать его оказалось довольно просто по модной одежде и русым волосам.
Анализ крови выявил высокое содержание наркотика – «Прозака», а не валиума, о котором Фарли говорил в своем сообщении, – и алкоголя. Санитар сказал, что Фарли подписал себе смертный приговор, стоило ему отплыть двадцать метров от берега; даже если бы он передумал, вернуться обратно ему уже не удалось бы. В месте, которое он выбрал для последнего заплыва, мощное течение уносит человека на милю в открытое море, не успеет он и глазом моргнуть. А выплыть среди ночи против течения, выпив и продрогнув, вообще невозможно.
– Плыть надо наперерез течению, а не против него, – заметил я, демонстрируя приобретенные на уроке серфинга знания.
– Знаю, – кивнул лохматый.
– Странно, если б вы не знали, – проронил я.
Как выяснилось, Фарли зарегистрировался в местном кемпинге, и его палатку нашли брошенной. Видимо, на это в обычных условиях никто не обратил бы особого внимания: палатки забывают все, потому что проще купить за пятьдесят фунтов новую, чем возвращаться. У Фарли, однако, палатка была недешевая – по словам санитара морга, она стоила фунтов четыреста, – и он резонно предположил, что Фарли обязательно вернулся бы за нею. Кроме того, в палатке нашли собрание сочинений Сартра, что для человека старше двадцати одного года отнюдь не свидетельствует о крепком душевном здоровье. Полиция искала его машину, но я мог бы сказать им, что у Фарли машины не было. Почти все время, начиная с восемнадцатилетнего возраста, он безвыездно жил в Лондоне, и учиться водить машину ему было совершенно незачем. Опознания, вкупе с дачей подробных свидетельских показаний, оказалось, как сказал нам санитар в морге, вполне достаточно для официального заключения о смерти Фарли. Он еще предупредил, что судмедэксперт может вызвать нас для дополнительных показаний, хотя вряд ли. Тело, по его расчетам, можно будет забрать через неделю, и тогда нам придется оформлять транспортировку через погребальную контору – на что уйдет основная часть оставленного им наследства, как бы велико оно ни было.
По-моему, я выразил наш с Джерардом общий интерес, спросив вслух, сколько же это будет стоить.
7
ИНЫЕ МИРЫ
День похорон Фарли для нас с Джерардом начался с ожидания Лидии у пиццерии в полусотне метров от выхода со станции метро «Брикстон».
Ни один человек в здравом уме и твердой памяти не назначит встречу прямо у выхода из подземки. Ну, во всяком случае, назначив однажды, больше не станет. Несмотря на сказанное мною выше про удивительное единение культур и растущий уровень благосостояния Брикстона, вход на станцию метро выглядит как грозное предупреждение властям: район станет похож на мрачные джунгли Бронкса, если хоть чуть-чуть отпустить вожжи. На станцию «Брикстон» спускаются те, кого выгнали из дому, и те, у кого и дома-то отродясь не бывало; ожидать там встречи – все равно что стоять у дверей палаты психиатрической больницы с усиленной охраной, только без охраны. Когда вам так плохо, что дальше некуда, когда вы подобны агнцу с безнадежно застрявшими в кустарнике рогами, когда чувствуете, что больше не можете, спросите себя: «Я что, живу на станции метро «Брикстон»?» При отрицательном ответе у вас есть некоторые шансы на выход из тупика.