Но подумав, она прибавила:
– Впрочем, если вы захотите ее пообтесать, я не стану вас отговаривать. Ничто так не притягивает и не удерживает наших друзей, как приличная обстановка и хорошая горничная.
– Ах, наши друзья… – скептически возразила Селия. – Они и внимания не обратят на горничную. Разве для того, чтобы изменить с ней, если она не слишком отвратительна.
– В Париже это, пожалуй, так. Я знаю Париж и живала там. Вообще, там живется нелегко. Но наши здешние друзья совсем не таковы. Да вы сами это увидите, деточка.
Она убедительно потряхивала головой. И, взяв Селию за талию, сама повела ее на террасу, где «чай был уже готов».
Закат рдел таким пламенем, что все небо на западе от самого горизонта до зенита казалось ярко-изумрудным.
В этом чудесно прозрачном небе горели только три тонкие как стрелы облачка. Море отражало их тремя кровавыми бороздами.
– Как красиво, не правда ли? – прошептала маркиза Доре вдруг изменившимся голосом.
Она остановилась на пороге. И ее сильные пальцы властно впились в руку хозяйки.
– Да, – сказала Селия.
Они долго стояли, застыв в восхищении. А потом очень медленно подошли к накрытому столу и заговорили вполголоса, как говорят в церкви.
Наконец Селия стала разливать чай.
– Два куска сахару?
– Один! И совсем немного молока.
Маркиза Доре уже отставила чашку и снова повернулась к закату.
– Как красиво!.. – повторила она.
И помолчав немного, с таинственным видом объяснила Селии:
– Прежде я совсем не замечала, как это красиво. Вот такие закаты. В детстве на них вообще не обращаешь внимания, а потом привыкаешь не смотреть – думаешь, что не стоит: такая обычная штука и повторяется триста шестьдесят пять раз в год. Но вот однажды мне представили… Постойте, это было как раз на улице Сент-Роз!.. Представили одного морского офицера «с тремя нашивками», который в часы досуга занимался живописью. Он проживал в вилле как раз напротив вас и устроил у себя на балконе уютную мастерскую, обставив ее камышовой мебелью из Гонконга и китайскими вышивками. Этот моряк был удивительным человеком, милочка. Три с лишним месяца он был моим любовником, но я не запомнила, чтоб он провел и пять минут без кистей и палитры. Каждый вечер, вернувшись из арсенала, прежде чем поцеловать меня, – а ему нравилось меня целовать, – он хватал клочок бумаги и набор старой пастели и усаживался на окне, «чтобы запечатлеть оттенки тканей, избранных сегодня солнцем».
И все время он изобретал фразы, типа: «Моя маленькая Доре, солнце – это белокурая женщина, не столь красивая, как вы, но еще более кокетливая; такая кокетливая, что каждый вечер меняет цвет своей спальни». Вы сами видите, что он бывал и мил, и остроумен. А в результате, слушая его, я смотрела на спальню солнца и мало-помалу научилась смотреть как надо. Теперь я знаю, как это красиво.
Селия удивленно молчала. Маркиза Доре снова уселась, попробовала чай.
– Великолепный, – сказала она. И опять вернулась к своей теме:
– Это просто невероятно, скольким вещам нас могут научить наши любовники. Очень полезным вещам, если они хоть немного заботятся об этом, а мы хоть немного прислушиваемся к ним.
Селия покачала головой:
– Мои любовники никогда не старались ничему научить меня!
– Ну положим! – сказала маркиза Доре. – Сразу видно, что это не совсем так! Вы говорите как образованная и хорошо воспитанная женщина. Да, да! Не скромничайте, пожалуйста, – я отлично разбираюсь в этом. Клянусь вам, я знаю дам из общества, из настоящего общества, – в нашем ремесле приходится встречаться с разным народом, – которые вам и в подметки не годятся. Они и рады были бы иметь таких подруг, как вы, чтобы придать тон своим five o'clock. Держу пари, что вы не сделаете ни одной ошибки в письме на четырех страницах!
– Очень возможно, но, уверяю вас, что не любовники обучили меня грамматике.
– Ну что ж! Они еще обучат вас литературе. Мне пришлось начинать с азбуки. И если бы я не столкнулась с одним очень терпеливым старичком… – Она захохотала и сразу опрокинула в себя всю чашку чаю.
– Ну вот, – с серьезным видом продолжала она. – Теперь поговорим о самом главном. Вы мне очень нравитесь, деточка. Вы понравились мне с первого взгляда, помните, в ресторане, в «Цесарке». Вы смирно сидели в одиночестве и обедали, как пай-девочка. Я нарочно поджидала вас около умывальника, чтобы заговорить с вами. И сейчас же подумала: «Эту девочку я возьму под свое покровительство, чтобы она не наглупила, как все начинающие…» А позавчера я сама напросилась к вам и обещала привести несколько подруг. Ведь, поверьте мне, в этом все дело – женщин узнают не по первым их любовникам, а по первым подругам; они-то и относят женщину в ту или иную категорию и определяют ее ранг. А если вам не удастся сразу попасть в высшую категорию, вам будет слишком трудно потом самой проламывать туда двери. Говорю вам, что вы мне сразу понравились, и я хочу, чтобы завтра же вы заняли ваше место среди женщин Тулона. Это зависит только от одного: с кем вас увидят сегодня вечером в Казино. Не беспокойтесь: я все приготовила заранее, – вы появитесь там сегодня вечером в самом шикарном тулонском обществе.
Эти слова она подчеркнула решительным жестом. Селия, опершись на локоть, спросила:
– Вы пригласили много дам?
– Нет, – ответила маркиза. – Во-первых, таких, кого стоило бы звать, совсем не так много. А кроме того, даже если бы они и были, я не посоветовала бы вам знакомиться со всеми. Быть знакомой с несколькими – необходимо, так как это указывает на то, что вы одного круга с ними. А если их будет слишком много, это не только не поможет вам, а еще создаст вокруг вас бесконечные ссоры.
– Ссоры и драки, – добавила Селия.
– Драки? О нет! – возразила маркиза. – Не в этом кругу, дорогая моя. Это очень приличная среда, вы сами увидите. Никто не станет вцепляться друг другу в волосы. Но ведь женщинам совсем не требуется выпускать коготки и царапаться, когда они хотят насолить друг другу, вы знаете это не хуже меня. Самое мудрое – это жить со всеми в мире, а чтобы жить со всеми в мире, есть лишь одно средство – жить в стороне. Не будем лучше говорить о нежных подругах, которые льнут к другу, как рубашка к телу, – все эти великие привязанности всегда кончаются какой-нибудь гадостью.
– Знаю, – грустно вздохнула Селия.
– А потому, – прибавила осторожная маркиза, – я решила познакомить вас только с четырьмя – пятью подругами. Если вы полагаетесь на меня, держитесь только их, до поры до времени. Я представила бы вас только двум; будь это возможно – этого оказалось бы вполне достаточно. К сожалению, их почти невозможно поймать. Вы, конечно, уже слыхали о них в «Цесарке» или еще где-нибудь – Жанник и Мандаринша. О, лучше их вам не найти от Оллиульских островов до Черного Мыса. Но сюда в Мурильон их нечего и приглашать. Они не тронутся с места даже для самого шаха персидского. Мандаринша курит опиум. Поэтому она проводит целые дни в своей курильне и выходит оттуда только к десяти – одиннадцати часам вечера. Она обедает, показывается на каких-нибудь пол-акта в Казино или в театре, возвращается к себе домой и опять хватается за трубку. Вот какова она. И очень жаль, потому что Мандаринша – женщина исключительная: хороша как день, умна, образованна, начитанна, чутка. Люди, которые курят не больше нас с вами, часами подолгу просиживают у нее на циновках, чтобы смотреть на нее и слушать ее. Вы сами во всем этом убедитесь, когда встретитесь с ней в один из вечеров – она, конечно, пригласит вас взглянуть на свою курильню, – она никогда не забывает сделать это: она очень мила и воспитанна.
– Я думала, – сказала Селия, – что опиум старит женщин?
– Нисколько. Все это выдумки виноторговцев – те, кто курит, сразу перестают пить. Кроме того, Мандаринша курит совсем не так давно! Ведь ей всего девятнадцать.
– Девятнадцать!..
– Ну да! Здесь все веселящиеся женщины молоды, очень молоды… Здесь не так, как в Париже. Я считаюсь одной из самых старых, а мне исполнится двадцать пять в будущем месяце.