— Ну да, её. Мы всегда её берём. Хорошая водка, не палёная.
— Хорошая, это да, — Колодников даже вздохнул, настолько ему самому сейчас захотелось выпить. — Сафронов когда домой ушёл?
— А я почём знаю? Мы ушли, он спал. Молодой ещё, спёкся пацанчик.
— О чём вы говорили в тот вечер?
— Да, обо всём. О жизни, о ценах, о бабах. Хохмили.
— Он не говорил вам о своих врагах, что ему кто-то угрожает?
— Нет, вы что! Парень был золото, ему бы жить да жить.
Андрей помучил сцепщика ещё минут десять, потом сдался.
— Хорошо, подпишите вот тут.
Когда сцепщик ушёл, Колодников подошёл к зеркалу, и посмотрел на своё побитое лицо. Синяк просматривался даже сквозь чёрные очки, что он нацепил с подачи Паши Зудова. В них он ни черта не видел, но и обратного эффекта не было.
"Сниму их нафиг, — решил Колодников. — Что с них толку"?
Тут в дверь постучали, и Андрей торопливо напялил очки на нос.
— Да.
— Вот, вызывали, — мощных габаритов детина протиснулся в двери и подал Колодникову повестку. Глянув на фамилию в ней, Андрей понял, что перед ним как раз третий член экипажа тепловоза, помощник машиниста Кирилл Ахтубин. Выглядел он каким-то неопрятным: волосы давно мечтали о ножницах парикмахера, на щеках отросла трехдневная щетина.
— Садитесь.
Первое, что отметил про себя Андрей, это запах застарелого перегара, так явно тянущийся от железнодорожника.
— Давно пьёте? — спросил он. Этого вопроса Ахтубин не ожидал.
— Да… несколько дней. С того… вечера.
— С какого вечера? С магарыча Сафронова?
— Ну да. Жена вон, даже, к матери сбежала.
— Что ты так в разнос то пошёл?
— Да, не знаю. Что-то хреново… Был парень, и нет. Как-то не по душе.
"Это выходит, пьёт уже шестой день", — отметил Андрей. Парня явно телепал похмельный отходняк, и Колодников подсказал ему: — Кури.
— Можно? — обрадовался Кирилл, и, достав из кармана сигареты, начал прикуривать от зажигалки трясущимися руками.
— А это что у тебя? Кошки ободрали? — спросил Колодников, рассматривая кисть руки Ахтубина. Её явно кто-то ободрал, три полосы уходили от пальцев вверх по рукам. Но если это была кошка, то размером не меньше тигра. Ахтубин отреагировал на вопрос Колодникова как-то странно — резко отдернул руку вниз, поправил свитер так, что он прикрывал царапины.
— Да нет, с женой тут… подрался. Вот она и ушла.
Допрос тянулся долго, мучительно и бесперспективно. Ахтубин подтверждал все предыдущие показания коллег по коллективу. Единственное разногласие Колодников засёк случайно. Продолжая мучиться от желания выпить, он спросил: — Что пили то? Поди, спирт с завода вывезли?
— Нет, водку, «Родник».
"Оба-на! Откуда взялся «Родник»? Сцепщик говорил про «Таёжную».
— Хорошая водка. Много брали?
— По два пузыря на брата.
— А пива?
— Литра по два.
"Нормальная доза, — подумал Юрий, — в пределах нормы".
Когда он, наконец, ушел, Андрей вздохнул, и потянулся к сигаретам. "Что-то он темнит. Скользкий тип. Чтобы шесть дней гудеть в запое, это надо иметь серьёзную причину".
Но думать об этом капитану не хотелось. До жути хотелось выпить.
В это время Астафьев шел по улице вслед за своей решительной спутницей.
— Если вы думаете, что я от вас так просто отстану, то не надейтесь, — на ходу говорила она. — У вас ведь отца не убивали?
Юрий на это утверждение следователя не согласился.
— Кто вам сказал? Моего отца именно убили.
В первый раз за время их знакомства Серова растерялась. Она остановилась, развернулась лицом у Астафьеву.
— Как это? — спросила она. — Давно убили? Их нашли?
— Да, давно. А кто — не знаю. Я ещё маленький был, десять лет тогда только стукнуло. Встретили какие-то подонки ночью, ударили ножом. Он у меня инженером был, шёл со второй смены. Их тогда так и не нашли.
— После этого вы и в милицию пошли? — спросила Валентина.
Юрий беспомощно улыбнулся. Это была красивая версия, но врать он ещё не умел.
— Да нет. Просто у меня друг был Сашка Серов. Кстати, эти Серовы, они не ваши родственники?
— Нет, однофамильцы. У нас в Кривове родни больше нет.
— Выходит, ваш однофамилец меня соблазнил. Его отец, Игорь Владимирович, у нас в милиции работает. Сейчас замполит в ГОВД. Вот Сашка меня и зазвал с собой поступать. Только я поступил, а Сашку в последний момент аппендицит скрутил. Так я потом один и учился.
— А ваш друг, как же он? Так и не поступил?
— Он раздумал. Пошёл в военное училище.
После этого он вернулся к обыденным вопросам.
— Что нам теперь дальше делать?
— Мне надо съездить в Железногорск, там мне обещали хорошие знакомые проконсультировать по поводу ранений отца.
— А что, разве такие были? — удивился Юрий.
— Были, только очень слабые. Гематомы на лице и на запястьях рук. Кроме того, я не нашла старой рубашки отца. Он в ней постоянно дома ходил. А одет был в парадную рубаху, но не глаженную. Он этого не любил, непременно бы погладил. После смерти матери я его ни разу не видела в грязной, или мятой одежде. Сам всё себе стирал, сам гладил. Не очень умело, но чтобы одеть совсем мятую рубашку — такого с ним никогда не было.
Астафьев проводил Серову до вокзала, и с облегчением направился в отдел. Всё-таки, он чувствовал себя неуютно с этой решительной, властной, но удивительно некрасивой женщиной.
Глава 17
К удивлению Астафьева первое, что он услышал в коридоре третьего отделения милиции в этот вечер, это голос Косарева. Начальник Угро распекал кого-то из своих подчинённых.
— Чего это тут начальник наш делает? — спросил он, заходя в кабинет Колодникова.
— Да, Георгиевич же маньяк. Где больше преступлений, так он и там. Сейчас мы вот отличаемся, так он у нас ночевать будет. Что-нибудь накопал сегодня?
— Ага. Нашли этого парня, оформил я показания. Но он видел лицо только одного из тех троих бычков.
— Узнать сможет?
— Говорит, что да.
— Хорошо. Только не говори это сейчас, при всех, не надо. Скажи, что парень ни хрена не видел. Пошли.
В кабинете Гомулы сейчас находилось всё руководство ГОВД: Мамонов, Самойлов, Косарев, и даже начальник линейного отделения милиции Гаспарян.
— Так, вы долго там все тянуться будете? Вас тут всё руководство ждёт! — Обрушился на входящих Самойлов. Андрей, а именно к нему был обращён гнев руководства, беспомощно развёл руками.
— Виноват, — пробормотал он, — исправлюсь.
— Так, все, что ли у нас собрались? — спросил Мамонов.
— Все, — признался Гомула.
— Итак, слово имеет начальник линейного отделения милиции майор Гаспарян. Давайте, Арам Арменович.
Как оказалось, у железнодорожников участились случаи кражи цветного металла.
— Так два дня назад со стоящего в отстое товарняка были сняты сто пятьдесят крышек тормозных букс, изготовленных из цветного металла. Целый состав цистерн был выведен из строя!
— Да, теперь мы империалистам меньше нефти увезём, — под общий смех высказался участковый Иван Рыжов. Он был настолько правильный мужик, что не стеснялся резать правду-матку в своём обычном, ехидном стиле. — Теперь Ходорковский лишний миллион капусты не получит.
— Иван Михалыч, как не стыдно! Дело серьёзное, а вы со своими смехуёчками! — поморщился Мамонов. Наказывать участкового было не за что: он не пил, не курил, не гулял налево, а уж свой участок знак, как бурсак "Отче наш".
— А что, не правда, что ли? — продолжал настаивать Рыжов. — Разворовывают народное богатство миллиардами, а сажают за копейки.
Мамонов отмахнулся от него, как от мухи.
— А, ну тебя!
Гаспарян попросил повнимательней относиться к преступлениям, совершаемым рядом с железной дорогой, и отбыл. После этого слово взял Мамонов.
— Без руководства вы у нас тут, в третьем отделении, я чувствую, распустились совсем. У нас скоро конец года, а у вас завал с показателями! Что у нас по тому странному самоубийству? Кто по нему работает?