Архангел сказал мне, что после искупления я мог бы вновь… Но я ушёл. Я не хотел, чтобы Наомель думал, что я предатель. Я знал, что мы будем разбиты, но я хотел быть с ними до конца. Этим я навсегда отрёкся от Рая. А тем, что предал заговорщиков, отрёкся и от Ада.
В общем, все собрались и полетели к Земле, чтобы уничтожить её. Наомель был настроен на успех. А мне было очень плохо. Возможно, это была совесть.
Они перехватили нас на полпути. Завязалась битва. Я не поднял своего меча, но заметил, что и против меня не было поднято. Кажется, Наомель всё понял. Но это уже неважно.
Мятежники были разбиты. Сверху на нас полыхнуло огнём. Он опалил крылья. Они сгорели. Крест оплавился в кожу. Но я не почувствовал боли.
Все они рухнули в бездну, и Ад принял их в своё пылающее лоно. А я нет. Что-то извне остановило моё падение. Я просто завис вне времени и пространства.
Что я? Кто я теперь? Падший ангел? Я предатель, вот я кто. Предатель вдвойне. Сначала предал Его, потом Наомеля. Мои страдания ни с чем не сравнимы.
Никто не знает, как это ужасно. Я висел в пространстве, не в силах вырваться из невидимых сетей, тысячи и тысячи лет и думал о том, как мне искупить вину.
Я подумал: я мог бы всё исправить, начни я помогать тем, кого поначалу хотел стереть с лица Земли…
И чудо: только я подумал это — словно невидимые нити, державшие меня, исчезли, и я рухнул вниз, на Землю. Я понял, что Ему угодно, чтобы я сделал то, о чём подумал.
Быть среди тех, кого хотел уничтожить, стараясь искупить свой грех, делая добро людям, — это мой крест. Моё искупление.
Мне неизвестны сроки. Я словно Агасфер. Я вне времени. Мне не суждено умереть, поскольку мой дух бессмертен: я пробовал, но воскресал.
Я пытаюсь сделать как можно больше. Но эти крупицы ничтожны.
Я знаю, что вряд ли смогу вернуться. Но то, что мне дан шанс, — это воистину знак того, что Прощение возможно.
Но даже если меня и простят когда-нибудь, сам я себя не прощу никогда.
…
На этом записи обрывались, и голос умолк. Ален широко раскрытыми глазами смотрел на пустую страницу, не в силах пошевелиться, вымолвить слово… Да, падший ангел, а не ангел-хранитель. Дьюар положил тетрадь на стол и сжал виски руками. Отчего-то это всё не укладывалось в голове.
Раздался звонкий звенящий звук. Мужчина вскинул голову. Записная книжка, слегка засветившись, исчезла. Он вздрогнул.
Теперь-то всё встало на свои места. Алену всё было понятно. Но только вот легче не стало.
«Какая разница, кто ты… ангел ли, демон ли… Какое это имеет значение? Ты лучшее, что было в моей жизни. Ты осветил её и ушёл. Ушёл навсегда. Это худшее, что могло случиться. Но как бы там ни было, я всегда буду помнить о тебе и навсегда сохраню в моей душе и в моём сердце это светлое, лёгкое воспоминание о моём искреннем, но несколько неправильном чувстве к тебе, Селестен…»
Ален положил руки на стол, обречённо опустил на них голову и глубоко вздохнул. Из глаз его покатились слёзы. Он был здоров, свободен, всё ещё молод, но не счастлив от этого.
Получалось, что с уходом Селестена завершилась его старая жизнь, и он стоял теперь на пороге новой. Но что ему с ней делать — он просто-напросто не знал.
Комментарий к Глава 13
Аггел — падший ангел
========== Эпилог ==========
Ален проснулся поздно: солнце взошло часа четыре назад.
Мужчина встал и начал потихоньку одеваться, стараясь не разбудить спящую в той же постели молодую женщину. Её тёмно-каштановые волосы разметались по подушке, а лицо казалось изваянным из мрамора, настолько прекрасна была розоватая шёлковая кожа.
Дьюар полюбовался ей немного, накинул пальто и осторожно шагнул к двери. Предательски заскрипела половица. Спящая вздрогнула и подняла голову.
— Куда ты, Ален? — сонно спросила она, изгибом руки отбрасывая с лица волосы.
— Спи, дорогая. Пойду прогуляюсь немного.
— Когда вернёшься? — Она положила под голову руку и зевнула.
— К завтраку.
Женщина вновь погрузилась в дремоту…
Мужчина покинул спальню и стал спускаться вниз по лестнице.
Они с Элен поженились пять лет назад, но по-прежнему их семейная жизнь была медовым месяцем. Этот брак был идеален, хотя разница в возрасте составляла семнадцать лет. Он совершенно случайно столкнулся с ней на улице, и с той встречи они уже не расставались. Ален безумно её любил, отчасти от того, что взор её тёмных глаз напоминал бездны взгляда Селестена.
Да, жизнь свою устроить Алену удалось только спустя пять лет после своего выздоровления и исчезновения юноши.
Первые годы мужчина ничем не мог заняться. Он страдал от одиночества. От того, что Селестен — будь он хоть сам дьявол, это не имело значения — его покинул. Но потом всё изменилось.
Ален неожиданно для самого себя стал поэтом. Первые стихотворения были о печальной, но чудесной любви его к Селестену. Впрочем, имён Дьюар нигде не указывал. А потом всё полилось само собой, как река, не знающая границ.
Потом он встретился с Элен…
Дьюар спустился вниз, взял трость и цилиндр и отправился на прогулку. Уже десять лет как он был здоров, но каждая прогулка была для него чудом, какое редко встретишь на Земле; чувство лёгкости и свободы теперь не покидало его никогда.
Ален поймал извозчика и поехал в парк.
Была ранняя осень, когда всё цвело жёлтыми и красными листьями, но было ещё тепло и не дождливо. Дни стояли чудесные. Небо было чистое и лазурное, солнце светило вовсю, хотя уже не так пекло, как бывало летом.
У ворот в парк мужчина отпустил извозчика и не спеша пошёл по дорожке, опираясь — без особой надобности, это было веяние моды — на свою трость и изредка приподнимая цилиндр и раскланиваясь с встречными знакомыми, если они вообще попадались, наслаждаясь свежим воздухом и вспоминая, какой фурор он произвёл, явившись «в свет» абсолютно здоровым, а потом женившись на Элен…
Но случайный взгляд, брошенный на отзвук чьей-то речи с изумительно знакомыми интонациями, заставил Алена замереть на месте с раскрытым ртом. Всё существо его перевернулось, сердце вспыхнуло: на скамейке сидел Селестен. О да, всё тот же Селестен, ничуть не изменившийся: с теми же легкомысленными кудрями, в белом костюме, с тонкой тросточкой между колен. Та же цветущая молодость и свежесть…
Он был не один. С ним рядом сидела юная особа и рассеянно слушала то, что он говорил, блуждала взглядом по парку. Труавиль держал её руку в своих и, по-видимому, пытался ей что-то втолковать, но не слишком успешно.
Первым порывом Дьюара было подойти к ним, снова увидеть эти глаза, услышать чарующий голос, ощутить, как его чувство вновь поднимается из затаённых глубин души. Но нет, несмотря на всю любовь к нему, Ален не подошёл. Он и вправду всё понял. Он понял, что Селестен — не его и никогда не был его собственностью. И что сейчас он действительно не так уж и нуждается в нём. Ален понял, что Селестен сейчас нужен там, этой незнакомой худенькой девушке. Возможно, он сейчас старается ей помочь, как помогал Алену. Старается в который раз искупить свой грех и хотя бы ещё чуть-чуть приблизиться к тому, кем он был до падения: светлому, лёгкому, прекрасному ангелу… Просто делает то, что ему суждено, что предписано свыше. И вряд ли бы ему понравилось это вмешательство: здесь его миссия только началась, а там, с Аленом, давным-давно завершилась.
И Ален остался там, где стоял. Он смотрел на Селестена и не думал более ни о чём. Просто смотрел на него и запоминал его. А в его голове рождались новые строки, ещё не сложившиеся в стихотворение, но уже близкие к этому.
А солнце играло вокруг, особенно на волосах юного, вечно юного, как подснежник, Труавиля, и он был прекраснее самой красоты, и его волосы сверкали золотом.
И с каждым золотым лучиком, с каждым сказанным словом, чаша весов медленно — на миллиметр за вечность — поднималась к сияющему Небу, готовому поверить и простить.