Все казалось таким пресным и серым. Тело еще танцевало под ритмичную музыку, но душа связалась недвижимым узлом. Равнодушие заполнило по самую макушку. На все вопросы Татьяна отвечала лениво, невпопад, пребывая в пустой задумчивости. Арина давала ей задания по подготовке зала к двадцать третьему февраля, которые девушка выполняла беспрекословно, но без энтузиазма. К ее облегчению, гвоздем вечеринки должна была стать какая-то поп-певица. Танцовщики в шоу не требовались. Репетировать им было нечего. Татьяна, в основном, возилась с оформлением зала и ездила с директором по разным местам, делая заказы для будущих вечеринок. Даже Павлик не волновал, хотя продолжал демонстративно игнорировать, мгновенно надуваясь при виде ее. Первое время это задевало. Она пыталась наладить с ним связь, но теперь отвечала полной взаимностью, отличавшейся лишь неподдельным равнодушием.
Погода продолжала удручать. Изо дня в день с неба падали осадки то снегом, то дождем. Температура прыгала из минуса в плюс. На дорогах царила слякоть. Солнце пряталось за беспросветными тучами.
Татьяна входила в аудиторию с тяжелым чувством на душе. Русик уже сидел за компьютером, прикусывая кончик стилуса. Девушка неохотно подошла к столу и молча села на место, украдкой поглядывая на друга. Парень, увидев ее, вмиг изменился в лице и радостно заулыбался.
— Танька! — воскликнул он, поворачиваясь к ней всем корпусом. — Я уже боялся, не придешь. Хотел писать.
Парень помотал головой, а потом вытащил из рюкзака что-то и снова воскликнул:
— Смотри!
Он показал в руке веером два белых билета. Татьяна приподняла брови и вгляделась. Билеты являлись приглашением на спектакль в Большой театр сегодня же вечером. Брови девушки приподнялись еще выше. Она недоуменно уставилась на Русика.
— Елена пригласила! — ответил парень, торжествуя. — Тебе, вообще-то, просила передать, но ты же возьмешь меня с собой? Я уже с коллегой подменился.
Он с возбужденным заискиванием взглянул на нее, оскалив два ровных ряда стиснутых зубов. Девушка пожала плечами, облегченно выдохнув, и утвердительно кивнула. Главное, Русик забыл про обиду с этими билетами. Получив желанный ответ, он сунул их в карман и со счастливой улыбкой произнес:
— Ты — золото!
Татьяна только хмыкнула, но в душе радовалась, что вся история с ним разрешилась сама собой. Она включила компьютер и принялась доделывать домашнее задание, к которому за всю неделю депрессии даже не приступала.
В театр они приехали намного заранее, но главное фойе уже заполнилось людьми, демонстративно выгуливающими элегантные наряды друг перед другом. Императорская помпезность интерьеров располагала к приятному аристократическому променаду по изысканным белым лестницам с красными ковровыми дорожками. Над головой с украшенного искусной лепниной потолка слепили глаза ажурные люстры. Из алебастровых ваз, установленных на балюстрадах, торчали декоративные папоротники, распустившие острые листья на все четыре стороны. В блеске бело-красно-золотой роскоши декора зеленые растения являлись отрадой для глаз, позволяя на себе отдохнуть от вычурного великолепия убранства.
В зал они зашли одними из первых. Помещение оказалось относительно небольшим и уютным, все потому, что в интерьере преобладал приятный бледно-зеленый цвет. Их места находились почти посередине, через два кресла от прохода, в девятом ряду. Татьяна села ближе к выходу.
— Прикинь, я здесь работаю и сам впервые на спектакле, — выдавил смешок Русик, расправляя подарочную бумагу, из которой пышными белыми цветками выпирал букет роз.
Татьяна сделала вид, что удивилась. Она сама была здесь всего второй раз. Первый — с отцом в прошлый приезд в Москву. Он ей тогда хотел показать, какое будущее ее ждет, водил по отреставрированным залам, рассказывал историю, фотографировал под каждой красивой аркой и мечтал, как будет приходить сюда не сторонним зрителем за деньги, а по приглашению дочери — балерины. «Знал бы он тогда, что моей единственной возможностью попасть в Большой театр станет подаренный однокурсницей билет на свой спектакль», — с тоской подумала девушка.
Прозвенел второй звонок. Зал быстро наполнялся зрителями. Татьяна глядела в потолок, рассматривая красочную фреску вокруг огромной круглой люстры по центру. Русик елозил в кресле, никак не мог принять удобную позу от охватившего волнения. Он уже все уши прожужжал про Муравьеву, про то, как он жаждет увидеть ее на сцене, какая она красивая и, наверняка, талантливая. Татьяна слушала невнимательно, потому что ей не хотелось слышать похвальные отзывы о сопернице, даже если они звучали не из уст Вадима.