— Интересно, а об отце своем ты думала? — спросила вдруг Арина, устремив в девушку пронзительный взгляд.
Татьяна оторопела. Облизнув нервно губы, она сглотнула огромный комок боли, что появился в груди как будто из ничего. Брови сдвинулись в выражении сожаления.
— У меня дочь тоже часто сбегает. Я его прекрасно понимаю, — продолжала Арина добивать девушку. — Но я хотя бы знаю, куда она всегда бежит, и всегда могу ее найти.
Взгляд женщины казался все более пронзительным, как будто самозатачивался с проникновением в душу, и оттого становился невыносимым.
— Вадик рассказывал, что спас твоего отца от самоубийства. Просто вовремя зашел в гости. Тот хотел выброситься в окно. Я и подумала, что у вас это семейное.
Она слабо усмехнулась, взглянув на запястье. Татьяна разинула рот и сразу накрыла его ладонью, впившись в кожу между большим и указательным пальцем зубами.
— Папа в курсе? — спросила она тихо, чувствуя, как горячая слеза увлажняет щеку.
— В курсе, что ты жива и здорова, но не знает, где ты, — неодобрительно фыркнула Арина. — Вадик, понимаешь ли, уважает твой выбор и наврал, что просто видел тебя на улице, а ты опять убежала.
Татьяна тяжело вздохнула. Очень долго, девушка не вела счет времени, но в сознании оно тянулось бесконечно, они просто молчали, не меняя ни поз, ни жестов, ни мимики лица. Каждая смотрела сквозь другую, пространно, задумчиво и пусто. Но в этом было умиротворение. Чувствовалась оттепель. Напряжение спадало. Нервы постепенно возвращались к привычному режиму работы, как и сердце. Воздух в кабинете разжижился. Дышать стало легче.
— Репетиция ждет, — мягко проговорила Арина, откинувшись в кресле.
— Да, — тихо ответила Татьяна, посмотрела с глубокой признательностью женщине в глаза и убежала прочь.
Теперь все ее мысли занимал отец. Она перебирала больные воспоминания, их ссоры, свою ненависть к нему, которая до сих пор подпитывала ее изнутри, заставляя отрекаться от прошлого целиком. Одно его лицо, всплывающее в памяти, раздражало в ней лютую злость.
«Это все из-за него! — в ярости думала девушка, стараясь себя оправдать. — Он сам виноват, сам себя до такого довел! И меня довел! И Вадима, и Арину. Они все страдали из-за него. У меня просто не было выхода. Он это заслужил. Пусть мучается. Даже покончить с собой не мог нормально, тихо, в ванной. Нет! Ему обязательно нужно устроить зрелище, чтобы все видели, чтобы все сострадали ему, чтобы его пожалели. Нет, он не достоин этого».
Жгучий гнев обжигал душу. Все обиды, перенесенные только что, и боль Вадима и Арины, которые она воспринимала, как свои, она перенесла на отца. Вывернутая наизнанку душа требовала, чтобы он страдал также, а то и больше, чтобы его ежесекундно разрывала адская боль, чтобы сердце разрывалось на куски, чтобы ему жить, действительно, не хотелось. Она обо всем этом думала в порыве ярости, а потом сама удивлялась, откуда в ней столько жестокости, и ревела.
Как обычно, перед вечеринкой Татьяна пришла пораньше, чтобы порепетировать в холле, хотя фоновые танцы для бармен-шоу не предполагали никакой сложной хореографии или смешения множества стилей. Это были обычные гоу-гоу движения, которые просто требовалось делать синхронно. Но Татьяна через танцы выплескивала быстро накапливающуюся негативную энергию. В холле в одиночестве она танцевала агрессивно, со всей экспрессией, на которую была способна, под музыку, которая нравилась ей, двигаясь не по чьим-то инструкциям, а так, как просило тело. А тело жаждало резких движений, сложно закрученных элементов, трудно выполнимых прыжков и пируэтов. Она металась по всему холлу от гардероба к зеркалу, от входа до административной стойки, из угла в угол, подогревая себя ненавистью к отцу, досадой от того, как все получилось с Вадимом, и сожалениями о том, что не смогла ничего исправить.
Когда в клуб начали приходить сотрудники, девушка убежала в гримерку переодеваться и наносить марафет на лицо. Специально к шоу Арина через Татьяну заказала у Адлии костюмы в тематику вечера. Все танцовщики должны были носить боди цвета шампанского с узором из страз в виде пузырьков, а поверх — прозрачные плащи, похожие на дождевики, только по форме напоминающие фигуру бутылки. На головы им напялили шляпки из твердого прозрачного пластика в форме брендовых бокалов, перевернутых верх дном, которые полностью накрывали лица, зауживаясь к шее. Спереди к плащу пришили логотип «Мартини». На ногах они носили прозрачные пластиковые сапоги с белыми подошвами и молниями.