Фокин отложил протокол и снова закурил. Мозаика сложилась в четкую картину.
В бобровой шапке был Куракин. На руке у него было надето кольцо отсроченной смерти. Этим кольцом он ударил брюнета, которого сейчас разыскивают оперативники милиции и ФСБ. Но искать его осталось не очень долго. Когда время «отсрочки» кончится, он сам прибудет к ним в пластиковом шуршащем пакете.
Фокин взял фоторобот и еще раз, но уже с новыми чувствами всмотрелся в лицо брюнета. Сейчас ему показалось, что на лице неизвестного застыла печать трагизма и обреченности.
Красные, как маки, упругие кровяные шары летели в сверкающем тоннеле, натыкались друг на друга, отскакивали и летели дальше. Невидимая сила толкала их: шестьдесят толчков в минуту, шестьдесят ураганов, подхватывающих это столпотворение и несущих дальше по бесчисленным изгибам и ответвлениям.
Дон-дон.
Все шары летели в одном направлении, каждый должен успеть оказаться на своем месте. Если им не хватало пространства, тоннель раздавался в стороны, следовал новый толчок, налетал новый порыв урагана – и полет продолжался.
Так было всегда, все тридцать два года. Один миллиард девять миллионов сто пятьдесят тысяч толчков.
Но за последние часы что-то изменилось в этом упорядоченном движении.
Что-то нарушилось.
Появились черные «чужаки». Сначала один, за ним второй и третий. Они летели вместе со всеми, у них тоже было место, куда им надо успеть, – только «чужаки» не подчинялись общим законам, они охотились за красными кровяными шарами и намертво прилипали к ним.
Один, второй, третий.
Оказавшись в западне, красные тоже начинали темнеть, тяжелеть, тоже становились «чужаками». В тоннеле постепенно становилось тесно, как на Тверской-Ямской в час пик.
Образовывался первый тромб. Потом обязательно появится второй. Третий...
– А-а-а!
Макс Карданов открыл глаза. Он выплыл из какого-то кошмара, во рту еще чувствовался горелый привкус смерти. Всего лишь сон. Мышцы постепенно расслаблялись.
Микроавтобус. Взрыв, похожий на рыжего великана, вдруг выпрямившегося во весь гигантский рост. Смерть, поджидавшая его шесть лет. Он каким-то чудом выплыл оттуда, он жив. Что было потом? Бутылка «Джонни Уокер», номер телефона в записной книжке, сонный Машин голос в трубке, многозначительная пауза и не очень искреннее: конечно, приезжай... Сон?
– Маша? – негромко позвал Макс.
Никакого ответа. Бормотание магнитолы, тихий шелест воды в душе, ходики пощелкивают на стене: ц... ц... ц.. Между неплотно задвинутыми шторами пробивается серый день.
Макс приподнял голову. Он лежал в чем мать родила поверх махровой простыни. Один. Рядом на подушке – неостывшее еще тепло. Теперь он все вспомнил. Он схватил девушку прямо в прихожей, набросился как зверь и прямо там сорвал одежду, благо ее было не слишком много. Маша слабо отбивалась и говорила то, что и должна говорить женщина в подобной ситуации: «Не надо» и «Потом». Но он не слушал: может, потому, что шесть лет видел ее только в снах и все эти годы вообще не спал с нормальной женщиной, может, потому, что выпил полбутылки «Джонни Уокера», а скорей всего потому, что только что разминулся со смертью.
Маша пахла уютом и постелью, сквозь запах кожи пробивался вчерашний аромат дорогих духов. А он стремительно и зло ворвался в это душистое тепло, словно в третий сектор усложненной полосы препятствий на выпускном экзамене. Это был даже не секс – скорее грубая и быстротечная рукопашная схватка...
Как будто Макс брал реванш у жизни, понимая, что лишь по счастливому стечению обстоятельств он не лежит сейчас на покрытом копотью снегу, обугленный и искореженный до неузнаваемости. Огонь еще не догорел, крики не смолкли, и кто-то наверняка идет по его, Макса, следу...
Вдруг среди тишины раздался громкий резкий звук. Непрерывный и высокий, как сирена. От которого волоски на коже встали дыбом.
Макс Карданов вздрогнул, вскочил, одним прыжком выскочил в коридор. Что там, черт побери? Телефон? Дверь? Атомная бомбардировка?
Направо гостиная, налево кухня. Чайник... Точно: чайник. Блестящая пипка на носике свистит на высокой – рехнуться можно – ноте и пышет паром. Карданов сдернул ее, выключил газ. Огляделся. Кухня размеров необъятных, светлая, как праздник. Уютная. Кондиционер, гриль, стойка под мрамор, шкафчики какие-то непонятные – готика, что ли?..
И посреди этого Макс увидел вдруг себя: голого. Безоружного. Он подошел к окну и закрыл жалюзи. На подоконнике стоял трехлитровый баллон: вода, водоросли, какие-то черные шевелящиеся комочки .. Пиявки! Зачем они ей? Рядом – открытая пачка «Винстона», пепельница, припорошенная серым сигаретным пеплом. Раньше Маша не курила... Хотя чему удивляться: шесть лет. Новые привычки, новые увлечения. И старый жених, вынырнувший из забвения...
Смена декораций: постельное белье заменено, чашки перемыты, пепельница вычищена, использованные презервативы отправлены в мусорное ведро. Можно начинать жизнь сначала...
В сушилке над мойкой стояли две кофейные чашки. Рядом другие чашки, и блюдца, и тарелки, там много чего было – но эти две стояли отдельно. Словно их мыли последними. Даже... Макс не удержался, достал одну из сушилки, внимательно осмотрел.
Нет, капли воды, конечно же, успели просохнуть. В мусорное ведро заглянуть, что ли? Хотя Маша никогда не любила презервативов: она – чувственная натура, а резинки огрубляют ощущения...
Маша мастерица доставлять острые и запоминающиеся ощущения. С этой мыслью Макс открыл дверь в ванную.
– Что так долго?
Стройное долгое тело в серебристом ореоле водяных струй резко развернулось к нему, Макс увидел мелькнувшую в зеленых глазах тень испуга – впрочем, нет, почудилось, наверное...
Маша с улыбкой смотрела на него, перекрестив длинные ноги, вода падала ей на плечи, стрелкой сбегала между острых грудей, закручивалась во впадине пупка, спускалась дальше, рисуя трепещущий символ V, и разбегалась, разлеталась внизу мелкими брызгами.
– Лезь ко мне! Скорее! – сказала она, и Макс не заставил просить себя второй раз.
Молодая женщина торопилась домой на исходе Валентинова дня. Полчаса назад она спустилась в метро среди сверкающих мандариновых огней Китай-города – сейчас поднялась наверх в Кузьминках. Унылая бетонная геометрия, темнота, сквозняк. Окраина.