Лишь когда в комнате совсем стемнело, а на стенах загорелись свечи, Гермиона отмерла от транса и поднялась на еле гнущихся ногах. Медленно пройдя до трюмо, она взглянула в зеркало. На неё смотрела побледневшая худощавая девушка с темными кругами под глазами и посеревшим взглядом. Шею покрывали багровые засосы — трофеи прошлой ночи. К счастью, Драко скрыл их перед тем, как они посетили церемонию, но в комнате отметины вернулись на прежнее место. Гермиона казалась себе грязной и уставшей. Спустив халат с плеч, она обнаружила бледный синяк на остром плече. В памяти вспыхнул недавний контакт, и обжигающие прикосновения, которые удалось вспомнить, принесли с собой ощущение низости. Безразлично осмотрев свое тело на присутствие еще каких-либо отметин, Гермиона снова накинула халат, но завязывать так и не стала. Широкий шелковый пояс обвился вокруг запястья.
Гермиона еще раз окинула себя взглядом в зеркале. Она искренне не понимала, что в ней находил Малфой теперь. Себе она казалось отвратительной, угловатой и убогой. Но Драко, видимо, было все равно. Он был одержим — это точно. И Гермиона не представляла, что ей делать с потоком чувств, которые он изливал на неё каждый вечер. Почти каждый раз все повторялось по одной и той же схеме: сначала он пытался расслабить её, ласкал руками и губами, шептал какие-то глупости, которые Гермиона старательно не запоминала. Но безразличие надоедало Драко почти сразу, и он принимался выводить её из себя едкими фразами, гадкими насмешками, а после — когда понимал, что все это бессмысленно — грубо исследовал руками её тело, надеясь на сопротивление хотя бы в этом случае. Пару раз Гермиона поддавалась на провокации, но потом словно свыклась, и это перестало иметь значение. Она искренне надеялась, что Драко надоест её безмолвие, и он снимет «силенцио», но эти мечты таковыми и оставались. В упрямстве ему не было равных.
Она знала, что Малфой вернется пьяный в дребезги и опять начнет к ней приставать, если, конечно, будет способен нормально двигаться. Сегодня он был подавлен намного больше, чем обычно — видимо, происходящее с каждым днем угнетало его все сильнее. Это можно было легко понять по настойчивым взглядам и долгим ночным монологам в пустоту. Драко было одиноко, но более того — страшно. Обычно он просыпался раньше. Может быть и вовсе не спал — Гермиона не знала. Но однажды она открыла глаза и обнаружила, что Драко, прижав голову к её животу и обхватив талию руками, дремал. Его дыхание было слишком тревожным, а ресницы трепетали. В тот момент Гермиона подумала о том, что было бы, если бы она проснулась с ним вот так в обычном мире. Она представила, что за окном — воскресное утро в магическом Лондоне, и весь день в их распоряжении. Нет Пожирателей, былых травм и страстей, есть лишь утро — светлое, тихое и ясное. Гермиона и сейчас отчетливо ощущала тоску, которую принесли подобные размышления. В остальные дни Драко просыпался раньше, и еще ни разу не обходилось без утреннего поединка. Сначала Гермиона пыталась драться, а потом поняла, что это только раззадоривает его. Изображать безразличие было трудно, но она научилась. И Малфой страдал.
Сидя в четырех стенах, она плохо представляла то, что происходило среди Пожирателей. Драко не говорил об этом, а спросить его было невозможно. Однако даже той информации, которую до неё донесла миссис Малфой, оказалось достаточно. Сначала возникла мысль о том, что все действительно кончено — стоило лишь услышать о её роли в плане Пожирателей. Но за истерикой следовали часы долгих размышлений, и Гермиона решила, что успеет что-то придумать. В конце концов, даже Малфой мог изменить свое решение или попросту снять «силенцио». Время определяло исход, и девушка уговорила себя не паниковать. Но услышанное от Драко этим вечером просто столкнуло надежду с той хлипкой опоры, которую до сих пор удавалось удерживать. Около получаса Гермиона пыталась убедить себя в том, что слова Малфоя — блеф, еще около часа она принимала то, что, скорее всего, это была правда. Дальше следовало оцепенение, перемежающееся с жалкими попытками найти выход. Гермиона еще раз прошлась по комнате, еще раз попыталась отпереть дверь невербальной магией, еще раз убедилась в том, что запирающее заклинание было ей неизвестно. Она еще раз бросила в окно тяжелую статуэтку, еще раз прощупала стены на предмет тайных рычагов. Как-то раз Грейнджер читала книгу о старых поместьях. В ней говорилась о десятках тайных ходов, но обнаружить подобные в доме Паркинсонов не удалось. Каждая попытка найти выход сводилась чаще к принятию безвыходности, но иногда голову посещали просто бредовые идеи. Больше своего заключения Гермиона боялась лишь того, что может стать частью обряда, с помощью которого Пожиратели обретут свою смертельную власть. Мысли об этом заставляли задыхаться и драть кожу, чтобы хоть как-то прийти в себя от ужаса. Одной из самых бредовых, но самых близких к реальности идей было склонить Малфоя к близости. В таком случае чары просто убили бы их, и все было бы кончено. Эта идея какое-то время казалась самой рациональной, но вскоре Гермиона поняла: она не сможет убить Драко. Это бы снова был обман, уловка, блеф. Ко всему прочему, вряд ли Малфой мог купиться на подобное.
Зеркало отразило искаженное мукой выражение лица. Стоило признаться себе, что согласиться на убийство она не могла по ещё одной причине. Это был Малфой. Да, он испоганил её жизнь от начала и до конца, но все же мысли о его еще более бледном, чем всегда, теле, о его открытых мутных глазах, об окоченевших пальцах и застывшей на губах скорби заставляли Гермиону чувствовать себя еще хуже, чем прежде. Даже мысль о собственной смерти не пугала так сильно.
Она опустила взгляд на запястье, обвитое алым шелком. Словно околдованная блеском ткани, Гермиона подняла пояс на уровень глаз и размотала его. Дрожащий взгляд медленно переместился к балкам полога. Она тяжело сглотнула и отступила от трюмо. Мысль, зародившаяся в её голове, была подобна гениальной поэме, возникшей в сознании поэта, и избавиться от неё означало бы отвергнуть единственно верное.
Тихо ступая голыми ступнями по холодному мрамору, Гермиона подошла к кровати и, немного постояв, забралась на неё ногами. Неловко пошатнувшись, девушка посмотрела на пояс и пропустила его сквозь пальцы. Она не знала, как завязывать петлю, и это понимание вызвало истерическую усмешку. Гермиона Грейнджер задумывалась о самоубийстве всего несколько раз, и то больше в качестве теоретического предположения. Но сейчас мрачное наваждение, окутавшее её разум со всех сторон, не давало другим мыслям занять ни одного дюйма сознания. Покрутив пояс в руках несколько минут и завязав его различными способами, она наконец смогла добиться нужного эффекта, и потому облегченно выдохнула. Одной рукой опершись на столбик кровати, она шагнула на спинку. Дерево врезалось в стопу, и Гермиона пошатнулась, неприязненно поморщившись. Её взгляд метнулся к верхней балке, и в голове произошли нехитрые вычисления. Решив, как она закрепит веревку, Гермиона ступила на спинку второй ногой и облокотилась на столбик, чтобы не упасть. Ей едва удалось дотянуться до балки рукой, чтобы перекинуть пояс и закрепить его. Подергав веревку несколько раз, девушка опустила голову и медленно выдохнула. Сомнения в надежности сооружения отошли на второй план, потому что внутри обитало лишь отрешение и ничтожная мысль о том, что она умрет, не став причиной гибели сотен и тысяч. Драко Малфой не получит её. Только не так.
О чем вообще было положено думать перед смертью? О прошлом? О настоящем? О несбывшемся будущем? Может, о самых лучших моментах жизни, или о самых плохих? Не было таких вещей, которые можно было бы охватить разумом перед смертью. Гермиона пыталась подумать хоть о чем-то, но мысли путались, словно им было совершенно все равно на то, что вскоре они угаснут вместе с телом. Сжимая в ладонях холодный шелк, Гермиона балансировала на спинке, стараясь не упасть. Надежность веревки волновала больше, чем предстоящая смерть. Гермиона поморщилась, подумав о том, что Пожиратели будут смеяться, когда услышат про её смерть. «Грязнокровка покончила с жизнью маггловским способом!» — их голоса звучали громче всех остальных мыслей. Вдохнув поглубже, она попыталась подумать про друзей или родителей, но ничего не получилось. Вакуум, образовавшийся в голове, давил и заставлял виски пульсировать. Удары сердца ускорялись, и вскоре его грохот стал единственным, что все еще удерживало Гермиону в реальности. Когда она попыталась надеть петлю на шею, стало ясно, почему никак не удавалось ничего почувствовать. Лишать себя жизни оказалось сложнее, чем она представляла. Едва шелк коснулся подбородка, девушка отдернулась от петли и чуть не упала. Все её тело начала бить крупная дрожь, голова закружилась. Все чувства обострились, внезапно захотелось рыдать, но слезы застыли горьким комом где-то в горле. Она не могла. Не могла. Не могла… Возникло иррациональное желание убежать от петли, которая вдруг начала вселять животный ужас, и Гермиона еще раз пошатнулась, ощутив боль в стопе от врезавшейся в неё деревяшки. Ей едва удалось удержать равновесие, изо всех сил цепляясь за веревку, но в следующий момент она почувствовала вибрацию, отозвавшуюся в стенах и прокатившуюся по полу. Дверь медленно открылась. Покачивающаяся тень бесшумно скользнула в комнату и примкнула к стене.