Трамвай в городе сняли в сорок седьмом году в результате грандиозной скандальной махинации. Продав медные провода, купили годные разве что на слом английские колесные понтоны и смастерили на их основе автобусы. На процессе отец выступал свидетелем обвинения. Он потерял работу и право на пенсию. То был год «Крыс и затмения», когда в странах вокруг Карибского моря сверкали парадные палаши вернувшихся диктаторов. Я стоял у Капитолия с дипломом в кармане, на Прадо громыхали сапоги солдат морской пехоты. Теперь о семье предстояло заботиться мне! Я поступил в «Диарио де ла марина», — солидную экономическую газету. Платили унизительно мало. И еще больше, чем денег, мне не хватало девушки, которая бы действительно в меня влюбилась. Я знал только других, известного сорта... А остальные на меня и не смотрели, как бы я ни разыгрывал из себя Дон Жуана.
Я писал для страницы светской хроники, щелкал декольте, бриллианты в мочке уха, золотую пыльцу на губке. Тогда же познакомился с Умберто, ему было семнадцать, и он щеголял в клетчатом смокинге. Я сказал ему: «Не будь нас, репортеров, не было бы никакого светского общества — кто бы о нем знал?» Шутка понравилась, и он представил меня одному сенатору. Кому удавалось оказать услугу людям Батисты, тому они обеспечивали «бутылку» — штатное место подметальщика улиц или начальника отдела — кому что. Ничего другого, кроме как подойти к кассе и расписаться, делать на этих должностях не приходилось. Я мог зарабатывать тремя способами: публикуя то, что требовалось, вычеркивая нежелательные высказывания и составляя сугубо специальные отчеты для СИМа. Капитана Рубио, надо сказать, некие маленькие ампулы интересовали куда больше, чем самое интересное донесение.
Моя «бутылка» именовалась «ассистент режиссера на телестудии». Программа, нашпигованная рекламой, была столь же ничтожна, как и программы остальных пяти студий. Но однажды я встретился в бухгалтерии с дикторшей Валерией Васкес, волшебным созданием с невероятно хрупкой фигурой. Она повыше меня, ну и что с того? Я рассказал ей несколько веселых анекдотов, мой трюк состоял в том, чтобы болтать без умолку и заставить ее улыбнуться.
— Я приглашаю вас позавтракать вместе, — сказал я. — Или у меня на носу бородавка выросла и это вам испортит аппетит?
Но она не клюнула. Уставилась на меня своими сказочными глазами, как будто я весь с головы до ног был обклеен неприличными картинками. Черт с ней!.. Но я не мог успокоиться, она должна стать моей, иначе жизнь теряет всякий смысл, думал я. Но она меня не замечала. Я влюбился безнадежно, вызывая пересуды коллег. В баре «Джонни 88» я пожаловался на свое горе Рубио. Он пообещал помочь.
О подробностях я узнал позже. Они дождались Валерию на остановке автобуса и повезли ее на проспект Теодора Рузвельта. Перес сказал, что от нее потребуются какие-то сведения. Когда Рубио заявил, что на нее донесли, она осталась спокойной.
— Кто?.. — спросила она.
— Письмо анонимное, сеньорита Васкес, но проверить мы обязаны. Что у вас в сумочке?
Валерия высыпала содержимое сумочки на стол.
— Можете полюбопытствовать, — пробормотала она.
— Не преминем, — сказал Перес, правая рука Рубио.
Из футляра защитных очков он достал сложенный несколько раз листок и доложил:
— Капитан, все совпадает.
Это была листовка «Движения 26 июля», мне так и не удалось узнать, как они ее туда вложили. У Валерии не было связи с этим движением. Ее лицо все хорошо знали, она могла бы только помешать.
Рубио позвонил мне в редакцию. Приехав, я не поверил своим глазам. Через спинку стула было переброшено платье Валерии. Несколько секунд я стоял, словно меня оглушили. А ведь мне приходилось видеть достаточное количество раздетых женщин. В Гаване нехватки в заведениях со стриптизом не замечалось. И девицы эти стоили не дороже, чем плод манго, их мог иметь каждый, кто хотел. Но мы, мужчины, жаждали недостижимого.
— Она в соседней комнате, — сказал Рубио. — Перес записывает ее анкетные данные.
Я уставился на дверь.
— И что дальше?
— Выбирай! Либо ты начнешь бушевать, протестовать, требовать ее освобождения, заплатишь сотнягу за оскорбление государственных органов — и можешь ее забирать. Если это у тебя любовь — давай геройствуй!..