— Если будешь вести себя естественно, в этом городе на тебя внимания не обратят. Я буду поблизости, но не дай тебе бог оглядываться. И еще, мой милый, не забудь, что нужно вернуться, — это уже как бы в шутку.
— Не беспокойся, — ответил Мигель, — я делаю это не для тебя, а для Серхио.
Но он делал это ради себя. Его лихорадило перед встречей с ней. Подождать перед комендатурой или спросить, где она? Родригес считал, что это рискованно. Но что он знает о Даниеле, о ее мужестве и умении владеть собой? Она единственный человек здесь, которого ему нечего бояться. Когда он найдет ее, все сразу устроится.
На перекрестке бензоколонка, рядом свалены старые шины; чуть подальше палатка — парикмахерская, совершенно открытая со стороны улицы. Один парикмахер брил другого; увидев Мигеля, пригласил зайти, но тот отмахнулся. Мимо прошагала колонна милиционеров. Пыльные, в пропотевших насквозь рубашках, они возвращались, наверное, с учений. На него никто не обращал внимания. Стук подков по мостовой: зеленщик с тележкой товара, запряженной мулом. В ресторане на углу играет музыкальный автомат. «Ла Ронда», прочел он неоновую рекламу, и еще «Отель Канада». Решил зайти выпить чего-нибудь освежающего. И в этот момент произошло чудо: из машины, приближения которой он не заметил, вышла Даниела. К ней подбежали двое детей; Мигель видел, как она покачала головой и исчезла в кафетерии. Он последовал за ней, словно во сне.
В открытом с двух сторон кафетерии посетителей было мало. Пол из плитки, выложенной под шашечницу, десяток столиков и стулья из легкого металла. В углу поблескивал кофейный автомат. И снова красно-голубые флажки, бумажные гирлянды, угольчатые зеркальца, в которых он видел свое отражение. Из музыкального автомата доносилась мелодия «Эсте эс ми пуэбло», перед ним стоял молодой солдат с монетой в руке: как только кончится — поставить пластинку снова. А перед стойкой бара, где выстроились длинной шеренгой дорогие бутылки, — она, Даниела. Мигель остановился в нерешительности. Она сидела к нему спиной, выстукивая в такт музыке ногой по медной трубке, окружавшей в два ряда мощную стойку бара. Под такую музыку она никогда не могла усидеть спокойно. Мигель услышал, как она заказала:
— Мангового сока, Феликс!
Заурчала соковыжималка. Прислонившись к одной из пилястр, Мигель стоял затаив дыхание... Волосы у нее стали еще длиннее, а так она совсем не изменилась. Тринадцать месяцев прошло... Мигель сел на соседний табурет, тихо проговорил у самого ее уха:
— Не надо пугаться, Даниела.
Она быстро оглянулась, прижав кулак к губам, как бы сдерживая крик. Он увидел ее глаза — наконец-то! — и понял, что она стала еще красивее.
— Значит, ты пришел... — проговорила она почти по слогам, глубоко вздохнув.
Музыкальный автомат умолк. Мигель заметил, что в словах Даниелы прозвучало облегчение, смешанное с испугом, — по-другому этого оттенка в голосе не истолкуешь.
— Да, это твой голос, — сказал он, немного отодвигаясь от Даниелы, чтобы разглядеть ее всю.
Бармен поставил перед ней стакан с соком и вопросительно посмотрел на него. Мигель понял, что должен сделать заказ, и попросил мороженого, хотя вообще-то хотел пить. Сзади них снова раздалась музыка. Когда бармен отошел, Даниела спросила:
— Ты с ними порвал? Или пришел как шпион?
Мигель покачал головой:
— Я не шпион.
«Не торопи ее, дай собраться с мыслями». Он залпом выпил воду, которую принесли с мороженым. Он не сводил с нее глаз и никак не мог наглядеться. Ритм барабана и тяжелые аккорды гитар опьянили его; когда Мигель слышал такие мелодии, у него непроизвольно начинали вздрагивать руки. Такой музыки нет нигде в мире — ни в Штатах, ни в Сан-Амбросио. В сьерре ему тоже ее не хватало. И от этого ныло сердце. Зато сейчас он совсем дома, тут двух мнений быть не может.
— Ну, так что? Добился ты того, о чем мечтал? Стал там инженером? Учился у янки и принес нам свои знания? И дальние страны успел повидать, да?
Мигель почувствовал, что за иронией скрыта боль. Она припоминала все те доводы, которые он приводил ей перед отъездом.
— У нас есть ребенок, — сказала она.
— Роберто! — он невольно улыбнулся. — У тебя нет фото?.. Твоя мать написала мне в Нью-Йорк письмо. Но меня там уже не было.
Она горько усмехнулась:
— Кому известно, где ты был?
— Но они пересылали мне письмо из одного лагеря в другой. А когда я получил его, я понял, что мне там больше не выдержать, Даниела. И пошел добровольцем в первую же группу, которую перебрасывали сюда.