Кинтана сразу понял, о ком она говорит. Даниела по-прежнему ощущает ответственность за этого человека. Видя, как она возбуждена, сказал как можно теплее:
— Не мучай себя; с тобой этого произойти не может. Ты всегда верна долгу, сомнения тебе незнакомы, и наполовину ты ничего не делаешь. Поэтому-то я так тебе и завидую.
— А если ты ошибаешься, Рамон, если я совсем другая... Если в решающий момент...
Она оборвала себя на полуслове и детским движением отбросила прядку со лба. Подул ветер, погнал по улице ручейки пыли.
— Ошибаюсь? Мы слишком давно знакомы...
Что произошло? Такой беспомощной он ее никогда не видел, она как бы ищет утешения у него. Он заметил на лице Даниелы следы слез, боже мой — она плакала... Из гаража выехал «джип», и он вспомнил о своем поручении. Пора в путь. Но нельзя же оставить ее здесь такую — с умоляющими, горящими глазами. И вдруг его пронзила мысль: а что, если это то мгновение, когда он должен объясниться с ней?
— Даниела, — начал он. — Я иду с милицией в долину Росарио, некоторое время мы не увидимся. У тебя будет время подумать над ответом... Ты, наверное, не поняла меня позавчера вечером, в доме священника... Даниела, я прошу тебя стать моей женой.
С «джипа» засигналили, кто-то позвал его. Она молчала, опустив раскрасневшееся лицо. Он понимал, что желанного ответа сейчас не услышит, а ждать больше не мог. Она вообще ничего не ответила, и сердце Рамона застучало чаще: это больше, чем в первый раз, теперь можно надеяться. Или наоборот — надеяться больше не на что, но она не хочет обидеть его перед боем?
— Хорошенько подумай, — сказал он, уходя. — Не так уж часто мы женимся...
Глава 7
Умберто Родригес шел все время несколько впереди, как и договорено. Удача, радовался он, мы своего добились! Ну и приключение... Тропинка в горах была наполовину затенена, с каждым шагом он приближался к успешному завершению дела. Мгла, наползавшая с юга, грозила совсем поглотить заходящее солнце. Но радости Умберто не было предела, даже то, что скоро тьма сгустится и наступит ночь, ему на руку. В Эсперансе он постоянно опасался, что вот-вот его кто-то узнает. Да и в Мигеле он не был уверен, это и заставило его пойти на такой риск. «Я беру ответственность на себя», — сказал он Серхио. Успех в Эсперансе показал, что он прав. Он взял ответственность на себя, и ноша ему по плечу.
Мысленно он видел перед собой дневник Серхио. В это время он листал его и вдруг понял, что в Серхио произошел внутренний надлом: командир группы превратился в философствующего юношу. Сомнения настолько сильно разъедают его, что Серхио, будучи честным человеком, сложит с себя функции командира группы. А заместителя зовут Родригес. Ему казалось, что он уже тот человек, который призван все решать. Во всяком случае, он будет действовать, а не бумажки исписывать, он вырвет группу из пропасти беспомощности и самокопаний. Первым делом он избавится от пленного, положит конец этой опасности. И убьет его не в припадке ярости, а с согласия остальных. Эта мера и справедлива и необходима, все поймут и поддержат его... Может быть, кроме Рико — существует что-то вроде солидарности людей одного цвета кожи. Но он не собирался спрашивать согласия Рико. Отныне в группе воцарится новый дух. Что там написал Серхио в дневнике: «Ласаро пристает к Мигелю, потом к Рико. Я строго предупредил его». Смех да и только. Напиши он: «Расстрелян за саботаж», настроение людей в их группе было бы иным.
Солнце заходило, как тонущий военный корабль, боезапасы которого взорвались; красные огненные отсветы погасли в черном море джунглей Обезьяньих гор. Родригес сразу понял, от-уда такое сравнение. С момента появления Барро он часто думал о море — об отходе. У громадного каменного монолита Умберто сошел с тропинки: здесь ему знакома каждая хижина, каждый холм, он чувствует себя почти в безопасности. И раз оно так, с ним ничего плохого не случится. Над Пико-Оркидеа сгрудились тучи, на отдаленные вершины низвергались серые потоки воды. Обойдя часовых, стоявших у опушки леса, он дождался Мигеля и впервые за долгое время обратился к нему: .
— Ну, трудно тебе пришлось?
— Трудно? Я почти не верю, что она нам поможет! Понимаешь, еще секунда — и она выдала бы меня!
— Но не выдала же!
— И не донесла на тебя, — сказал он, помолчав. — Значит, сделает все, чтобы спасти. Все они одинаковые — только о своем удовольствии и думают. Ни одна из них семейного счастья на карту не поставит. Вот увидишь, ровно в шесть она с «джипом» будет у перевала... Да, мальчик мой, ты оставил здесь свой капитал, а теперь мы все получим с него проценты.