Ласаро, конечно, прав. Он мой брат. Я не допущу, чтобы его убили. Но пойти с ним и бросить остальных я не могу. Для меня это верная смерть. Они убьют меня, как убили Пипо. Это чужая страна. Они отыщут меня и убьют, когда захватят ее всю. Они пройдут по всему острову и прогонят министров, которые помогают убирать урожай, порвут их законы... Друзья гринго всегда побеждают.
Глава 9
ЛАСАРО САНЧЕС
Мне кажется, я вижу сон, когда ты стоишь и не можешь сдвинуться с места. Вот оно, то место, где мы уже были! Слева — груда камней, под которой спрятано их снаряжение, а за моей спиной, чуть повыше по склону — источник. Иногда, когда один из троих подставляет под струю фляжку или ладони, плеск воды прерывается. Все как вчера, разве только солнце не светит. Полумрак повис над папоротниками и лианами как паутина, полное безветрие, листья не шелохнутся. Тревожная тишина, лишь время от времени доносятся отдаленные удары грома... Я все равно что хожу по кругу. Вот здесь лежал карабин, который я хотел схватить. А поближе к долине стоит эвкалипт, у которого Фигерас спросил меня с угрозой: «Ты ведь коммунист, не так ли? Но я думаю, жизнь тебе не надоела?»
Фигерас, наверное, и сам не подозревал, как он прав. Только коммунизм дал моей жизни настоящий смысл. Для меня он ключ к правде, к пониманию всего того, что происходит в мире. И не только это: он обязал меня самого делом изменять этот мир.
Без нашей помощи он никогда не станет подлинным миром для всех людей... Но что могу сделать я сам? Как тяжело мне возвращаться сюда — я еще больше ослабел, а одной надеждой стало меньше. Мне причиняет боль каждый вдох. Сейчас я не могу больше думать о бегстве. В груди так колет, как будто сломаны ребра. Есть граница страданий. По дороге сюда я понял, что я достиг ее. Четыре года назад, когда люди Батисты схватили меня у мелассовой центрифуги и день за днем меня избивали (из-за листовок, к которым я не имел отношения), — именно это сделало меня революционером. Несправедливо поступили со мной — и я увидел несправедливость повсюду. Но сейчас силы мои подошли к концу. Я могу надеяться только на то, что, когда наши обнаружат этих, они при поспешном бегстве меня бросят. Но скорее пустят пулю в затылок, для Барро или Родригеса это пара пустяков.
Они хотят рассчитаться со мной за тот волшебный ящик, который помогал им получать с самолетов все, что им нужно для их войны. Только это я и смог, но какой ценой! С тех пор, как я столкнул ящик в пропасть, мы с Мигелем враги. Он больше за меня не вступится. И все-таки я горжусь тем, что сделал. А на Мигеля мне и так нечего было рассчитывать. Он подражает Фигерасу и вообще заметно огрубел — я замечаю это, когда он связывает мне руки. Пяти дней бандитской жизни хватило, чтобы и он потерял человеческий облик, как он ни старается пыжиться. Нет, я ни о чем не жалею; «червякам» нужно вредить везде, где только можно.
Собралась непогода, а грустные мысли уходили. Брызги дождя приятно холодили мою истерзанную кожу, я почувствовал себя лучше. При раскате грома Фигерас и Барро прижались друг к другу: враг врагом, а страх перед природой сильнее. Мне удалось еще обмолвиться несколькими словами с Рико, который приполз ко мне за уступ скалы. Он рассказал мне о неверной девушке по имени Хуана и о своей несостоявшейся свадьбе. А я объяснил, почему у меня семья есть, а свадьбы тоже не было. Мне надоело растолковывать ему, какую неестественную роль играет в группе именно он. Ему давно пора сообразить, что в одну из несчастных минут своей жизни он был жестоко обманут янки и что в лагере они день за днем вливали в него отраву.
Я рассказал о моем отце, строителе из Матансаса. В начале тридцатых годов семья перебралась в город, потому что у нас ничего не было: ни козы, ни кур, ни клочка земли за плантацией сахарного тростника, где мы могли бы посеять что-нибудь. Даже крыши над головой — и то не было. Нашу лачугу снесли жандармы, она-де стояла на чужой земле. Они зацепили крюк за балку под крышей, закрепили трос на оглобле воловьей упряжки — и погоняй! Страшный крик моих братьев и сестер, огромное облако пыли от рухнувшей лачуги — одно из самых ранних моих воспоминаний... А что ожидало отца в Матансасе? Ничего, кроме слепой надежды найти работу на одной из строек. По десяти месяцев в году он перебивался продажей лотерейных билетов. Несчастье состояло в том, что пояс нищеты вокруг Матансаса становился все шире. Города всасывали беднейших из крестьян. Если кто в Матансасе терял работу, ему оставалось надеяться на чудо: что где-то опять начнется стройка. А нам, цветным, работа доставалась в последнюю очередь.