— Драники!
Она снова бросила на него насмешливый взгляд, словно ожидая похвалы или порицания.
— Ого! Вот это хозяйка! — похвалил он. — А я горевал, чем буду тебя кормить.
— Прокормимся как-нибудь. — Мария беззаботно махнула рукой. — Картошка есть?
— Картошка-то есть…
— Ну так с голоду не помрем. А там видно будет.
Он осмотрел плиту, на краю которой уже стояла тарелка нажаренных драников и белела поллитровая стеклянная банка, наверно, с каким-то жиром.
— А где жир взяла?
— Ay тетки в буфете. Гусиный жир.
— Гусиный?
— Гусиный. Для драников пойдет. Вот попробуйте! — предложила она и, подцепив вилкой верхний подрумяненный дра-ник, подала Агееву. — Ну как?
— Спрашиваешь! Объедение! — сказал он, с жадностью поедая хрустящий, действительно вкусно пахнущий драник. — И где ты научилась такому?
— Ну это просто. В Белоруссии такое в каждой хате умеют.
— Так то в деревне, — сказал он, присаживаясь на стул. — А ты ведь горожанка?
— Горожанка. Но эта горожанка, к вашему сведению, по два-три месяца в году жила самым цыганским образом. В поездках и походах по всей Белоруссии.
— За какой надобностью?
— За песнями.
— То есть? — не понял Агеев.
— Просто. Собирали фольклор. Отец — специалист по фольклору, все лето в экспедициях. И я, как подросла, с ним каждое лето.
— Интересно, — сказал он, размышляя и как бы другими глазами поглядывая на Марию.
— Очень даже интересно, — подтвердила она. — Столько песен наслушалась, столько людей навидалась. А природа!.. С ума сойти можно. А вы откуда родом?
— Рассонский район, слыхала?
— А как же! Из Рассон когда-то мы привезли собачку. Беспородный щенок, а такая умница! Умнее всех собак, какие у меня были.
— Собаки — это хорошо, — сказал он, думая, однако, о другом. — Нам бы вот собачку. А так придется дверь закрывать на крючок.
Агеев встал, закинул в пробой крючок и в щель возле занавески глянул в окно.
— В случае чего, как тебя прятать будем?
— А я наверх! — сразу согнав улыбку, сказала Мария.
— Наверх — это хорошо. Но там…
— А ничего. Там можно отсидеться. А в случае чего — через слуховое окно по крыше и в огород.
— Да?
Пока она хлопотала у плиты, Агеев открыл дверь в кладовую, заглянул в темный верх, где едва светился квадратный лаз на чердак. По шаткой лестнице он осторожно взобрался туда, вдыхая застоялые, непонятного происхождения чердачные запахи. Чердак был просторный, пустой и полутемный, с широкой кирпичной трубой посередине и слуховым окошком в боковом скате крыши, из которого и проникал сюда скупой свет пасмурного дня. В ближнем конце возле лаза валялась какая-то хозяйственная рухлядь, висел на стропиле облезлый старый кожух и стоял расписанный красными цветами сундук с выдранным замком. Возле окна на освещенном месте валялось смятое лоскутное одеяло с подушкой, видно, покинутый кем-то временный приют в этом гостеприимном доме. Маленькое слуховое окошко выходило на середину ската почерневшей гонтовой крыши, внизу лежал заросший осотом участок картошки; поодаль чернел покосившийся забор соседской усадьбы. В случае опасности окно, конечно, явилось бы спасением, но разве что ночью. В светлое время эта сторона хаты была вся на виду с улицы.
Агеев спустился на кухню; запах драников мучительно дразнил его обоняние, и теперь он во второй раз приятно удивился. На середине стоявшего у стенки стола белела разостланная чистая салфетка, на которой высилась в тарелке целая горка жаром дышавших драников. Рядом ждали едоков две небольшие тарелки с голубыми цветочками на полях, по обе стороны от которых лежало по вилке. Мария стояла к нему спиной у стены и, вытирая что-то полотенцем, сосредоточенно рассматривала пейзаж в желтой рамке.
— Что, хорошая картинка? — спросил Агеев.
— О, это же «Снег» Вайсенгофа — мой любимый пейзаж. У нас в Минске точно такой висел над комодом. Отцу подарили на день рождения.
Агеев мало что понимал в живописи, его больше привлекала музыка, он даже учился когда-то играть на гармошке… Но сейчас он с неожиданным для себя интересом посмотрел на пейзаж. Впрочем, ничего особенного — болото, стога сена, кочки, освещенные солнцем, но действительно все такое похожее, словно всамделишное, а не изображенное на бумаге.
— И репродукция хорошая, — сказала, вглядевшись, Мария. — Когда-то любили зимние пейзажи… Ну да ладно, давайте к столу. Будем кормиться.