— Да и ты недалеко от него ушел, — строго оборвал его Евстигнеев.
— Что делать? Такая, видно, судьба.
Все таинственно улыбаясь, Хомич принялся откупоривать бутылку.
Тем временем через огород не спеша шли низенький вертлявый брюнет в синей с белыми полосами спортивной куртке и долговязый блондин в сером костюме со странным выражением вытянутого лица. Когда они подошли ближе, Агеев увидел, что лицо у блондина на одну сторону, левая щека была вся сморщена, кожа на подбородке неестественно оттянута и все лицо как будто выражало испуг или удивление. Пришедшие подошли к компании и уселись рядом: брюнет возле Евстигнеева, тотчас тихо о чем-то заговорив с ним, блондин — возле Агеева, вытянув в овраг длинные, в сандалиях ноги.
— Курите? — вынул он из кармана серого пиджака пачку сигарет.
— Нет, спасибо, — покачал головой Агеев.
Через жердь в заплоте уже лез небольшого росточка, щуплый и твердый, словно можжевеловый корень, очень живой человечек с продубленным худощавым лицом и бумажным свертком в руках. Он был в зеленой, военного образца сорочке с темным галстуком, короткий хвостик которого болтался на его груди.
— Вот закусон!
— Ну что ж, садитесь, Желудков. Хомич, налей понемногу, — привычно распорядился Евстигнеев, обрюзглое мясистое лицо которого немного уже поостыло в тени.
Пока Хомич разливал, все смотрели на два стакана, кособоко приткнутые в траве, а Желудков, опустившись на корточки, разворачивал газету с винегретом и кусками селедки.
— Значит, за старшего сержанта Семенова. За его память! — провозгласил Евстигнеев, взяв стакан, и молча передал его Агееву.
Второй стакан взял Желудков.
— Знаете, я не смогу, — смутился Агеев.
— Ну, сколько сможете.
Он поднес стакан к губам, водка ударила в нос почти отвратительным запахом, и он опустил руку. Желудков не спеша, размеренными глотками допивал до конца. Агеев отдал стакан Хомичу.
— Ну, чтоб ему там было чем похмелиться.
Евстигнеев недовольно крякнул:
— Хомич, неужели ты думаешь, что и там это самое… как здесь. Никакого порядка! Все бы вам одно и то же…
— Нет, там порядок! — блеснув быстрым взглядом, ершисто вспыхнул жилистый Желудков. — Там не то что здесь. Там как в войсках!..
— Тоже нашел порядок! — добродушно съязвил Хомич.
— А ты откуда знаешь, как в войсках? Ты что, долго служил? — нахохлился Евстигнеев.
— У меня зять прапорщик. Наслушался…
— Не говорите о том, чего не знаете! — отрезал Евстигнеев. — В войсках порядок. А вот на гражданке — далеко не всегда!
— Он знает, — подмигнул Агееву Желудков. — Двадцать пять лет отбахал.
— Двадцать восемь, к твоему сведению. Год войны считается за два.
— На твоем месте, Евстигнеич, можно было и тридцать. Ты же в штабе сидел?
— Да, в штабе! — приосанился Евстигнеев. — А ты что думаешь, в штабе легко?
— Дюже трудно, — прижмурился Желудков и потянулся за куском селедки. — Бумаги заедают.
— А думаешь, нет? Сколько мне вести полагалось? Учет личного состава по пяти формам. Передвижения и перемещения. Журнал безвозвратных потерь. Строевые ведомости. Приказы! А наградной материал?..
— Да, видно, спина не разгибалась, — в тон ему ответил Желудков, жуя хлеб с селедкой.
— И что же ты думаешь: порой по неделям не разгибался, — все больше распалялся Евстигнеев.
Он обвел всех вопрошающе-настороженным взглядом, несколько задержался на Агееве, который вслушивался в перебранку с некоторым даже интересом.
— Вот некоторые думают, что только они и воевали. Если он там летчик, то уже и герой! Но в истории Великой Отечественной войны записано черным по белому, что победа была достигнута совместными усилиями всех родов войск…
— Это мы слыхали, — отмахнулся Желудков.
— Нет, Евстигнеич прав, — вдруг вставил скороговоркой полноватый брюнет. — Мы это недооцениваем.
— Что недооцениваем? — поднял голову Желудков. — Ты, Скороход, кем на войне был?
— Ну, военным журналистом. А что?
— Журналистом? В каком ты журнале писал?
— Не в журнале, а в газете гвардейской воздушной армии.
— А ты что, летчик? — не унимался язвительный Желудков.
— Я не летчик. Но я писал, в том числе и о летчиках.
— Да как же ты о них писал, если сам не летал?
— С земли виднее, — хитро подмигнул одним глазом Хомич.
— А что ж, иногда и виднее, — серьезно заметил Скороход. — Знаешь, чтобы оценить яичницу, не обязательно самому нести яйца.
— Яйца! — взвился Желудков и даже привстал на коленях. Вот бы тебя в стрелковую цепь да под пулеметный огонь! Ты знаешь, что такое пулеметный огонь? Ты не знаешь?..