— Знаю я о нем, — нахмурившись, сказал Рожнов. — При задержании у него обнаружили доллары канадские, американские, голландские гульдены, франки, фунты, марки, тысяч сто итальянских лир…
— Все при нем?!
— Да. Не человек, а небольшой швейцарский банк.
— Он что — дурак?
— Очевидно, не без этого. Но по мне он больше наглец. Потерял бдительность. Видно, не один раз сходило с рук. Обыск ничего не дал. Как я понимаю, старуха, мать его так, успела принять меры. То ли заранее готовилась, то ли наши ребята оплошали.
— Так ничего и не нашли?
— А что найдешь? Стены голые, одни светлые пятна от мебели остались. Валютой, конечно, и не пахнет. Да, порнографию нашли, но это к делу не относится.
— Интересно, — заметил Демин.
— Ничего интересного, — пренебрежительно сказал Рожнов. — Смею тебя заверить. Любительские снимки, унылая, бездарная работа.
— Тем более интересно.
— Ну ладно. — Рожнов пололсил ладони на холодное стекло стола. — Подобьем бабки. Как я понимаю, дело надо заводить. Не возражаешь?
— Вам виднее, — ответил Демин, понимая, что вопрос задан не всерьез и дело будет заведено в любом случае.
— Конечно, мне виднее, — согласился Рожнов. — Сегодня же выносим постановление. Не будем тянуть кота за хвост. Вот напрасно ты только к этой Татулиной заходил, — поморщился Рожнов. — Ох, напрасно! Баба скандальная, врезала бы тебе сковородкой по одному месту…
— Какому месту, Иван Константинович?
— Известно какому — по темечку! И сразу бы ты превратился из следователя в потерпевшего. И сливай воду, передавай дела. Понял? Учти на будущее. Статья сто пятьдесят седьмая о чем тебя предупреждает? О чем тебе намекает? О том, что свидетель допрашивается в месте производства следствия. Усек?
— Но та же самая статья не возражает против допроса в месте нахождения свидетеля, — усмехнулся Демин, поняв, что их спор привычно скатывается на знакомые рельсы.
— Знаю, знаю я твою нелюбовь к кабинетным допросам, — досадливо махнул тяжелой ладонью Рожнов. — Знаю. И потому предупреждаю. И замечание тебе делаю. Не выговор, а замечание. Поскольку подвергаешь себя повышенной опасности. И не красней, не лыбься — не столько о твоем здоровье пекусь, сколько о пользе дела.
— Иван Константинович… — начал было Демин, но Рожнов перебил его:
— Много слов говоришь. Нехорошо это. Кроме меня, ни один начальник не сможет выдержать такого количества слов от своего подчиненного. А я вот выдерживаю. Цени мое долготерпение и гуманность. Продолжим, прокрутим все обстоятельства… Тату-лин задержан, Селиванова мертва. Они были знакомы? Да. Более того — у них, оказывается, существовали общие интересы, деловые интересы.
— Есть даже свидетели, которые подтверждают это. — Демин показал протокол допроса Анатолия Пересолова.
— Тем более. Слушай сюда… Тебе нужно срочно встретиться с Колей Кувакиным. Он ведет дело Татулина.
— Иван Константинович, а как вообще, другие валютные дела по городу есть?
— А, ничего особенного! Затишье. Пижоны дешевые к иностранцам пристают, клянчат, срамятся только. Крупных дел не замечено. Хотя подожди, был разговор… Появилась какая-то блондинка… По слухам, довольно приятной наружности, немолодая. Кличка Щука. Очень осторожная, ни с кем в контакт не вступает, выходит обычно сразу на иностранца, без каких бы то ни было посредников. Она, конечно, не из этой компании, класс работы совершенно другой. Ну что, ни пуха? Давай. Вперед без страха и сомнений. Держи меня в курсе дела. Я умнее, понял? Умнее, потому что держу пальцы на этих вот кнопках. — Рожнов показал на селектор. — Ладно, шутки — шутками, а без меня ничего не предпринимай. Чего не бывает, вдруг полезным окажусь, а?
Кувакин сидел один в маленьком кабинетике, где совершенно непостижимо размещались еще три письменных стола, пишущая машинка на какой-то несуразной тумбе, встроенный в проем шкаф, в углу стояла вешалка, на которой сиротливо висело маленькое пальтишко Кувакина.
— Привет, Коля! — поздоровался Демин.
— А, это ты… Меня уже предупредили, чтобы никуда не уходил. Намечается что-то интересное?
— Как подойти… Но если судить по внешней стороне событий, нечто из ряда вон.
Кувакин был немного ниже Демина, немного старше, чуть усталее. Не потому, что он так уж устал за этот день, просто работа, которой он занимался, никогда не кончалась, он знал, что ее никогда не сделаешь всю, она не давала возможности остановиться и перевести дух. И Кувакин принял это как долж-ное, как вполне естественное свойство профессии, и постепенно появилась в его движениях этакая усталая медлительность.