Взбираясь по косогору к своему стойбищу, он все не мог взять в толк, что сказать им, как объяснить свое появление в этом карьере. Весной, приехав в поселок, он ненадолго зашел в исполком поссовета и не так, как хотелось, второпях, минуту поговорил с председателем, который куда-то спешил, у крыльца его ждала «Волга» с представителями из области. Но, кажется, председатель все же понял суть его дела и не возразил. Впрочем, он ему и не говорил о раскопках, он сказал только, что намерен кое-что посмотреть в карьере. И вот теперь эти уполномоченные. Видать, кто-то уже наябедничал, пожаловался в поссовет или выше. Теперь объясняй.
Подойдя к палатке, он расшнуровал вход и, пока подполковник с остальными поднимались по косогору, вытащил из-под барахла рюкзак и развернул полиэтиленовый пакет с предусмотрительно прихваченными из дому документами. Из полдюжины книжечек и обложек он выбрал зеленое удостоверение участника войны и диплом кандидата технических наук, подумал, что эти документы, пожалуй, произведут какое-то впечатление на придирчивого отставника. Он сунул их в руки подошедшего подполковника, который не спеша разыскал в многочисленных карманах очки в тонкой оправе, зацепил дужки за уши. Потом он обмахнул лицо снятой с головы шляпой и только после этого углубился в документы. Это изучение длилось довольно продолжительное время, Шабуня также пытался что-то там рассмотреть, однако скоро отвернулся, буркнув про себя: «Без очков ни черта не вижу», — и лукаво подмигнул Агееву. Козлова, стоя в сторонке, сосредоточенно смотрела куда-то ему под ноги, всем своим отрешенным видом выражая молчаливое неодобрение.
— Документы в порядке! — наконец решительно объявил подполковник. — Участник, кандидат наук. Но что вы ищете в этом карьере, позвольте узнать? И почему без разрешения властей?
— С властью согласовано, — несколько воспрянув духом, сказал Агеев. — Был разговор с товарищем Безбородько.
Подполковник и Шабуня несколько загадочно переглянулись.
— Безбородько месяц как не работает в исполкоме. Снят за нарушения, — мрачно сказал подполковник.
— Вполне возможно, — согласился Агеев. — Но это ничего не меняет.
— Решительно ничего. Так что требуется письменное разрешение.
— Письменное разрешение на что?
— На производство земляных раскопок.
— Каких же раскопок? — несколько притворно удивился Агеев. — Разве это раскопки?
— А что же, позвольте узнать? — Театрально взмахнув тощей папкой, подполковник расстегнул завязки. — Вот, пожалуйста: начал с восьмого июня. Девятнадцатого июня с применением бульдозера. С восьми тридцати утра до двенадцати двадцати. Итого три часа пятьдесят минут механизированных раскопок.
«Однако все верно. Именно столько работал бульдозер, — с удивлением отметил про себя Агеев. — Правильно подсчитали. С хронометром…» Очень ему не хотелось объяснять им что-либо из действительных причин его интереса к карьеру, но он уже понимал, что отговориться пустяками, наверно, не удастся. Этот отставник хватал тренированной бульдожьей хваткой, увернуться от которой не просто.
— Ну вот что! — сказал он несколько мягче. — Дело в том… Дело в том, что в этом карьере осенью сорок первого расстреляли группу подпольщиков…
— Это нам известно. В центре поселка им памятник.
— Так вот, знаете, сколько там похоронено? — холодно спросил Агеев.
— Ну, трое.
— А здесь, — он указал на карьер, — здесь расстреляны пятеро.
— Ну да? — усомнился Шабуня. — Было трое, я сам видел. На похоронах тогда, как из леса пришел. Три гроба стояло…
Его, в общем, добродушное, в мелких морщинах лицо сделалось недоверчиво-обиженным, казалось, он готов был возмутиться от услышанной явной несуразицы.
— Не спорю. Действительно, там захоронены трое. Но… Вот перед вами четвертый…
— Ха! — неопределенно выдохнул подполковник.
— Ну да? — удивился Шабуня, а Козлова пробормотала что-то удивленно или недоверчиво, было не понять. Агеев же не стал объяснять подробности, он и так сказал слишком много. — Во чудеса! — замялся Шабуня, сдвинув на затылок кепку, обнажив белый, совершенно незагорелый лоб. — А где же пятый?
— Вот пятого и ищу, — сказал Агеев.
Он снова стал волноваться, и, пока убирал в мешочек диплом и удостоверение, его огрубевшие, в свеженатертых мозолях пальцы противно подрагивали. Подполковник тем временем что-то напряженно соображал с явной мукой на всем его одутловатом, разопрелом лице. Но вот он наконец нашелся и почти сразил его внезапным вопросом: