На первый взгляд поступок Валентина покажется, быть может, опрометчивым и безрассудным. Но это не так. Никто из нас не гнался за славой. Никто не думал быть героем. Тогда это и в голову не приходило. Да и некогда было размышлять об этом. Надо было действовать. Когда видишь, что наступает враг, надо его бить немедля, иначе он тебя убьет. Когда видишь, что танк ползет на тебя, значит, надо преградить ему путь, подорвать его. Валентин Ходарев хотел спасти тяжелое положение ценою собственной жизни, как это сделали пять героев-севастопольцев. Он пошел на высокий благородный подвиг. Слава ему, нашему скромному товарищу!
Как только он выбежал, огромная струя огня стала поливать стены и окна. Немец применил огнемет. К грохоту прибавилось шипение огня. Загорелись рамы, полы, ящики. Помещение наполнилось дымом.
— Потушить пожар! — приказал Ольшанский.
Началась борьба с огнем. Пламя сбивали фуфайками и плащ-палатками. Обжигались, рисковали погибнуть, но своего добились — пожар потушили!
Из-за боязни оказаться подбитым танк ушел. Зато остались немцы, проникшие к зданию под прикрытием танка. В главную дверь, из которой выбежал Ходарев, ударила струя густого дыма. В окна полетели дымовые шашки и гранаты. От дыма стало темно, как ночью.
Ольшанский приказал всем перейти в другую половину полуподвального помещения. Перешли. Приготовились к рукопашному бою на случай, если немцы ворвутся в помещение. Но они не пошли на это, держа под огнем каждую дверь и окно. Ад продолжался…
Задыхаясь от дыма, мы подобрались к окну и на гранаты ответили гранатами. Завязался гранатный бой. Бой, на который враг возлагал большие надежды. Преимущество было на его стороне. Немцы видели нас, мы не видели их. Их не душил дым, мы в нем задыхались. Но они не учли одного — нашей беспримерной стойкости. Надо было иметь исключительную выносливость и железные нервы, чтобы перенести все эти тяжкие испытания. Такими мы и были. Опрометью бросившись к окнам, мы выбросили по нескольку гранат, и пыл гитлеровцев сразу остыл. Затем из автоматов чесанули справа налево и наоборот. Гранатный бой прекратился: немцы, не выдержав, отошли…
Но ад все еще продолжался. По зданию били и артиллерия, и минометы, и танки. Группы фашистов появлялись то с одной стороны, то с другой, то с третьей. Ольшанский поставил перед нами задачу — не допускать к зданию ни одного фашиста. Он появлялся там, откуда грозила опасность, и давал подчиненным ценные указания. Он подсказывал, советовал, помогал. Его ровный спокойный голос ободрял и воодушевлял нас. Он образцово руководил боем, и за это его так любили матросы.
Помню, я лежал у амбразуры и стрелял. Слышу, Ольшанский обращается ко мне:
— Щербаков, пойдите вон в ту комнату и отгоните мерзавцев. Да из окна не высовывайтесь. Соблюдайте осторожность!..
Это были последние слова, которые я услышал от нашего любимого командира десанта. Я повторил приказание и пошел. Комната была небольшая, квадратная. Приступил к делу — истреблению фрицев. Но не разрядил и полдиска, как передо мной сверкнула вспышка огня, грянул взрыв, и я потерял сознание…»
Здесь прерывается рассказ Николая Щербакова: будучи контуженным, он пролежал без сознания среди мусора и пыли до утра следующего дня и, следовательно, не мог знать, что происходило потом, после его контузии.
Дополняя картину этой битвы, другой десантник, Герой Советского Союза старшина 2 статьи Никита Гребенюк рассказал следующее:
«От небольшого, продолговатого каменного сарая — свинарника, в котором мы занимали оборону, до здания было не более семидесяти метров. Поскольку свинарник находился на бойком месте — ближе к дороге, ведущей в город, то, разумеется, на нас и обрушивались первые удары.
После ряда безуспешных атак, после многочисленных попыток покончить с нами озлобленный противник предпринял танковую атаку. Это было во второй половине дня. Два средних танка атаковали нашу оборону. Один из них замедлил ход и открыл стрельбу издалека, другой устремился к зданию и ударил из огнемета, чего мы никак не ожидали.
Случилось это очень быстро, и требовалась быстрота действий и от нас. Поскорее отогнать танк и тем самым облегчить очень тяжелое положение, создавшееся в подвале здания, — вот что следовало сделать немедленно, невзирая на стрельбу другого танка. Мы готовы были на все ради спасения товарищей. Правда, и мы находились в таком же положении, но нас защищали прочные стены и переборки. Бочкович, наш командир отделения, я, Хакимов и Павлов открыли прицельный огонь по огнеметному танку. Били точно.