На глазах командира подчиненные становились героями. С такими не пропадешь! Шли в самый огонь, на верную гибель, не щадя жизни во имя победы над ненавистным врагом. Взволнованный и гордый за своих матросов, офицер взмахнул гранатой и двинулся к окопам.
— А ну, орлы, за мной!
— Пошли!..
Кругом все загудело, застучало и наполнилось криками: «Полундра!». Поднялась вся рота, перемахнула через проволоку с такой быстротой, словно вихрем ее перебросило, и лавиной ворвалась в окопы и траншеи. Завязался рукопашный бой. В ход пошли гранаты и штыки…
Противник был смят и уничтожен. В бою вновь отличились автоматчики.
Первая линия обороны противника перешла к котановцам. За ней лежало село Широкая Балка, а там — город.
К стенам Николаева батальон Котанова подошел сплоченным, закаленным в сражениях, завоевавшим себе славу непобедимого.
ПРОВОДЫ
«Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться, как герой».
«Здравствуй, дружище!
Пишу при коптилке в небольшой сельской хатке. Обстановка заставляет торопиться. Участвовали в некоторых делах, а каких — знаешь сам. Словом, воюем. Готовимся к новым боям. Поручили мне тут подобрать ребят. Ну, это не так трудно. Они у нас — орлы. Пропитаны дымком, обожжены огоньком. Итти с ними — одно удовольствие. Я уверен, что задачу выполним с честью. Подробности опишу в следующий раз. Привет всем. Крепко жму твою руку. Костя».
Ольшанский запечатал письмо-секретку, размашистым почерком написал адрес электромеханической школы и разборчиво вывел слова: Ивану Василенко.
— Младший сержант, — обратился он к Владимиру Очаленко, чистившему автомат, — вот, передай утром нашему почтальону, — и подал ему письмо.
— Есть, товарищ старший лейтенант, — тотчас же отозвался подчиненный. Рослый и статный, с открытым моложавым лицом и зачесанными назад светлыми волосами, этот украинец в последних боях еще сильнее полюбил своего командира и стал очень часто к нему наведываться, чтобы послушать его, получить дельный совет, указание или в чем-либо помочь ему. И вот сейчас, вытирая с жестких рук масло и принимая письмо, он с обидой добавил:
— А только так нехорошо…
— Ты о чем это?
— О том же. Которые сутки глаз не сомкнули и вот снова не спите.
— Некогда, орел! Перед боем хочется с друзьями перекинуться словом.
— Я вот пожалуюсь майору…
Младший сержант не договорил: неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился сам Котанов, в ватной фуфайке, крупный, плечистый, с бледножелтым от тусклого света лицом, кажущимся высеченным из камня.
— Никак ссора? — удивился Федор Евгеньевич.
— Очаленко все нападает, — пошутил Константин.
— Я, товарищ майор…
— Не слушается? — перебил комбат. — Он у нас такой: и глаза ввалились, как у старика, и щека от раны распухла, и сам позеленел, а вот крепится, бодрствует. Закалился человек! — и снисходительно посмотрел Ольшанскому прямо в лицо, отчего оно вдруг зарделось и засветилось улыбкой.
— Ну, как, доволен назначением?
На простой, теплый вопрос последовал столь же искренний ответ:
— Еще бы, товарищ майор. Рад, очень рад. Сами понимаете, — добавил Ольшанский, — такое дело начинается и чтоб без моего участия… Нет, этого я бы не перенес…
Майор понимающе улыбнулся: несколько часов тому назад на приеме у генерала сам переживал нечто подобное. Сначала все шло хорошо. Был представлен тщательно разработанный план предстоящего десанта в Николаев, подробно изложены были соображения по поводу этой сложнейшей и трудно выполнимой операции. Все взвесил, все предусмотрел, все до деталей продумал этот опытный командир — верный ученик Героя Советского Союза Куникова, принявший после гибели последнего командование отрядом морской пехоты на «Малой земле» под Новороссийском, руководитель крупных десантов в Таганрог, Мариуполь и Осипенко.
Деловая беседа уже близилась к концу. Генерал согласился с планом, с обстоятельным докладом комбата, внес свои замечания и, откинувшись на спинку стула, вдруг спросил:
— Ну, а кого вы думаете назначить командиром десантного отряда?
— Кого?.. — смутился Котанов. — Думаю сам пойти…
— А батальон без командира останется?
— Понимаете, не участвовать в таком деле для меня… слишком обидно, — упавшим голосом ответил майор.