— О чем же?
— Слышал я, вы готовите дело серьезное, — понизил Хакимов свой голос, словно заговорщик. — Так уж меня-то не оставьте. Вы меня знаете…
Его узнал батальон в боях за Мариуполь. Туда он высадился с группой капитан-лейтенанта Немченко. Моряки подверглись обстрелу из орудия, бившего из-за угла, Уничтожить огневую точку и вызвался Хакимов. Незаметно пробравшись к углу дома, он с силой бросил противотанковую гранату точно в цель. В воздух взлетела прислуга вместе с кусками металла.
В жаркой схватке наши заняли порт. Но немцы предприняли несколько попыток, чтобы вернуть его. Их силы превосходили. В разгар боя краснофлотец Хакимов ворвался в дом, и перед ним, как из-под земли выросли, предстали десять немцев, вооруженные автоматами. Потребовалась только одна противотанковая граната, чтобы с ними разделаться. Напротив дома стояла вражеская штабная машина, которую отважный матрос уничтожил из противотанкового ружья.
В бою его ранило. Превозмогая острую боль, автоматчик добрался до одного из домиков, в котором лежали раненые матросы. Перевязал их, поудобнее уложил и, вооружившись автоматом и гранатами, поднялся на чердак, откуда повел точный огонь по наседавшему врагу. Пятнадцать гитлеровцев нашли свою смерть от его метких выстрелов. Атаки противника были сорваны. Так в рядах котановцев отважно дрался матрос Хакимов.
— А храбрости у меня хватит, — с уверенностью добавил автоматчик.
— Что же вы под храбростью понимаете? — неожиданно спросил Федор Евгеньевич.
— Как что?.. — удивился тот слишком простому вопросу, на который, казалось, может и ребенок ответить. — Когда человек идет в бой, у него, знаете, рождается такое чувство… — матрос запнулся, не находя нужных слов, и с досадой закончил: — Словом, храбрый хоть куда пойдет.
— Как это понять: «Хоть куда пойдет»?
— А так: хоть в огонь!
Офицеры переглянулись.
— Сунетесь в огонь — с вас голова долой, — резонно заметил Котанов. — Запомните: соваться туда, куда не спрашивают, нельзя. Значит, храбрым можно назвать того, кто драться может, кто не боится врага, хотя бы последний превосходил по силе, кто постарается сохранить свою жизнь и во что бы то ни стало укокошить немца. Вот вы упомянули про чувство. Храбрый идет на подвиг из любви к Родине. Это благородное чувство, Хакимов!
— Ясно, товарищ майор. Ясно!
— Ну, если ясно, можете итти отдыхать. Ответ получите утром.
Не успел боец удалиться, еще не стихли его торопливые шаги, как в дверь постучали опять, настойчиво и более смело. Вошедший был сержантом Соловьевым, считавшимся в батальоне «середнячком», ничем особенно не выделявшимся, но, как ни странно, мнившим о себе больше, чем следует. Авторитетом у рядовых он не пользовался.
Свою просьбу он изложил довольно сжато: «Хочу в десант». Майор, хорошо знавший подчиненного, на это ответил:
— Вполне возможно. Что ж, пойдете стрелком.
— То-есть как? Рядовым? — опешил Соловьев.
— Да. Командиры отделений уже подобраны.
— Я же сержант, и вдруг рядовым?.. — в его хрипловатом голосе чувствовались и нерешительность, и обида, и возмущение, что не скрылось от внимания офицеров.
Последовал справедливый ответ:
— Ну, тогда можете быть свободным!
Этим было сказано все: считай за счастье итти не кем хочется, а кем посылают. Не желаешь рядовым стрелком — не надо. Всякий бой, в особенности десантная операция, не любит недовольных или колеблющихся…
На утро отбор продолжался — строгий и тщательный. Добровольцы шли и к комбату, и к командиру десанта, и к командирам рот, и к командирам взводов с одной мыслью — в десант. Пришел к Ольшанскому и Никита Гребенюк, у которого раны, полученные под Сталинградом, еще давали о себе знать. Старший лейтенант нахмурился: хорош боец, но куда ж раненому!..
— Вам придется остаться в батальоне.
— Не останусь, — запротестовал матрос. — Если не возьмете, все равно уйду с вами.
— Не выйдет, Гребенюк!
— Да, уйду, — продолжал тот горячиться. — А как же? Сам я из-под Николаева, там у меня родные томятся — мать, сестры… Там моя родина, и вы хотите, чтоб я остался…
Довод этот показался офицеру вполне убедительным, и он уступил настойчивости бойца.
Были в батальоне и такие, которые не любили и не желали надоедать начальству с разными личными вопросами, выделяться среди других, а предпочитали придерживаться правила: прикажут — пойдем хоть куда. К таким, например, относился скромный, выдержанный молодой краснофлотец Николай Щербаков, недавно прибывший в батальон из флотского экипажа. Первое боевое крещение он получил в битве за Широкую Балку, дрался довольно храбро, чем обратил на себя внимание командиров. К нему-то и подошел теперь офицер с вопросом: