Всегда общительный и жизнерадостный по натуре сорокалетний чеченец с крупноватыми чертами гладкого лица сегодня пребывал в угрюмом, невеселом расположении духа. Он вез с собой четверых пассажиров, тесным дружным рядком восседавших на заднем сиденье русского военного внедорожника. Три часа назад его вызвал к себе Главнокомандующий и с глазу на глаз приказал доставить в село Кири-Аул очень важного человека по прозвищу Ибрахим. Хорошо вооруженная личная охрана Ибрахима в количестве тридцати человек успела обосноваться в отдаленном селе двумя днями ранее. И сейчас этот известный в высших кругах Ичкерии симпатичный молодой аджарец сидел позади водителя, молча созерцал величественные горные пейзажи и поглаживал огромную собаку, смиренно положившую голову на его колени.
Да, число охранников Ибрахима было внушительным. Пожалуй, так же тщательно оберегали жизнь только двоих соплеменников Хункар-Паши — Главкома и Начальника Главного штаба. Даже отряд телохранителей самого Ходжаева не насчитывал стольких людей. Вот и сегодня, помимо водителя, на задних откидных сиденьях покачивались на дорожных ухабах всего лишь два вооруженных муджахеда в бронежилетах.
Но не об этом в данную минуту думал озадаченный и слегка расстроенный начальник разведки. В селе надлежало оставить одного высокопоставленного аджарца, а трех остальных его попутчиков…
В этот миг автомобиль, зарываясь и скользя по грязи, взобрался на возвышенность, откуда открылся невеселый вид на заброшенный и наполовину разрушенный аул, от которого только-то и останется через пару лет одно звание, да плюгавая отметина на старых топографических картах. Водитель, яростно ворочая руль и удерживая машину на дороге, облегченно вздохнул.
— Вот и ваша временная обитель, уважаемый Ибрахим, — чуть повернув голову влево, произнес Хункар-Паша.
Тот не ответил. Промолчали и другие пассажиры, не решаясь высказаться прежде человека, чей авторитет в армии Ичкерии был почти недосягаем.
УАЗ осторожно съехал с пригорка, миновал первые строения, в последний раз надрывно взвыл форсированным двигателем и замер возле низенького каменного забора, за которым виднелись такой же каменный, приземистый дом и крохотный деревянный сарайчик. Водитель с двумя телохранителями остались у машины, а пятеро кавказцев, покинув салон, направились во двор. Собака послушно шла рядом с хозяином…
В это же время с разных сторон узкой улочки к подъехавшему автомобилю подтягивались вооруженные люди, прибывшие сюда двое суток назад и расселившиеся по соседним домам.
— Как обстановка? — на ходу поинтересовался Ходжаев у воина, назначенного старшим усиленной охраны.
— Все спокойно, — доложил тот, поприветствовав дорогих гостей.
— Головой отвечаешь за покой Ибрахима, — негромко, но с угрожающими нотками напомнил бригадный генерал, отворяя скрипучую дверь в дом.
Все пятеро вошли в маленькую комнатку; осмотрели скудное убранство, помолчали…
— Поставьте вот сюда, — указал Ибрахим на низкий топчан в углу.
И один из сопровождавших аккуратно пристроил на жестком ложе объемную дорожную сумку с его личными вещами. Собака уселась у топчана, точно охраняя вещи хозяина, а тот прошелся по мизерному помещению, остановился посередине, обернулся, развел руками и безразлично проронил:
— Ну что ж, давайте прощаться — я больше вас не задерживаю.
Он поочередно обнялся с каждым из троих помощников, принимавших самое активное участие в разработке первых этапов грандиозной операции. С начальником разведки прощание вышло суше — они на секунду сблизились, изображая объятия, но Ибрахим при этом успел шепнуть:
— Задержись.
Хункар-Паша неловко потоптался на пороге, нервно почесывая черную бороду, затем отрывисто бросил ближайшему из троих:
— Идите к машине, я сейчас…
— Прикрой за ними хорошенько дверь, — распорядился тот, чьи указания безропотно выполнялись самыми прославленными и уважаемыми амирами чеченской армии.
Ходжаев повиновался.
— Я догадываюсь, как ты собираешься обойтись с моими помощниками, — мрачно изрек Ибрахим.
Обратившись корпусом к единственному оконцу с откинутым уголком плотной шторы, он печально провожал троицу обреченных, но не подозревавших о близкой смерти людей, шедших по двору к калитке.
— Это приказ Главнокомандующего, — несмело оправдался начальник разведки.
— И об этом, представь, я давно догадался, — перебил его он. — Не сам же ты вызвался на подобный грех.
Бригадный генерал промолчал, стоя точно новобранец перед молодым человеком, коему, верно, не исполнилось и тридцати. Но не о рангах и не о разнице в возрасте думал он в этот миг, а в которой раз поражался его проницательности и способности предугадывать грядущие события. Неспроста Ибрахима оберегали пуще исламской святыни, неспроста прислушивались к каждому слову, сорвавшемуся с его уст…
— Они слишком много знают, — пробормотал Хункар-Паша.
Уроженец Аджарии не отвечал, все так же посматривая за оконце и часто постукивая холеными белыми пальцами по испещренному снаружи дождевыми каплями стеклу. Разговор тяжелел, пробуксовывал…
— Главнокомандующий опасается, что сведения о разработанной вами операции просочатся к противнику, — снова обмолвился Ходжаев. — Старт операции еще не скоро и нет никакой гарантии…
— Много ли тебе известно об этой операции! — резко обернулся молодой человек. — Окончена ее разработка или же предстоит еще не спать пятьдесят ночей! Что ты об этом ведаешь?!
От громких восклицаний, брошенных обычно спокойным и невозмутимым мужчиной, лежащая у топчана собака поднялась, заворчала. Хунка-Паша растерянно заморгал и сделал шаг назад.
— Я всего лишь выполняю указание…
— Так вот выслушай теперь мое указание! Ты оставишь в живых Харона и довезешь его невредимым до лагеря Абдул-Малика. Не перебивай! — вскричал Ибрахим, заметив намерение того возразить. — Операцией еще предстоит заниматься месяц — ее нужно довести до ума, отшлифовать. Мало того, ее разработка предполагает наиважнейший завершающий этап, и без хорошего, надежного помощника мне на этом этапе не обойтись! То, что я сказал, можешь передать Главнокомандующему дословно!.. Прикройся моим приказом, моим авторитетом, служебной необходимостью… чем угодно, но Харона трогать не смей!