— Капитанъ Немо!.. Мишель Строговъ!.. — Ольга Сергѣевна истерически засмѣялась. — Все изъ Жюль Верна… Ну, Шурка — необразованный дуракъ, что съ него спрашивать!.. А ты — академикъ Генеральнаго штаба и тоже — капитанъ Немо…
Съ недобрымъ смѣхомъ она открыла двери въ столовую.
— Мамочка, можно обѣдать, — крикнула она, хотя мамочка — вотъ она — стояла прямо за дверью. — Ну, посмотришь, что тамъ… Капитанъ Немо!.. Вѣдь я думаю и уйти можно, — сказала она примирительно, точно ощущая въ своей сумочкѣ полторы тысячи, развязывавшiя много завязавшихся и такихъ крѣпкихъ узловъ.
XVII
Слова жены смутили полковника. Какую то искорку подозрѣнiя они въ немъ заронили.
«Брали и точно лучшихъ» — размышлялъ полковникъ, возвращаясь въ седьмомъ часу вечера съ занятiй съ ротой домой. По мѣрѣ того, какъ онъ знакомился съ людьми своей роты, онъ видѣлъ, что чья то искусная рука сняла головку эмиграцiи. Въ его ротѣ — все спецiалисты: — летчики, моряки, флотскiе офицеры, химики, радiотехники, инженеры, тонкiе мастера. И притомъ все народъ здоровый, крѣпкiй, молодой. Одинъ Амарантовъ чего стоилъ!.. Всѣ самые ярые антибольшевики, все бывшiе «бѣлые» офицеры, или молодежь, не измѣнившая лозунгамъ: — «за вѣру, Царя и отечество». На словесныхъ занятiяхъ Нордековъ разговаривалъ съ ними. Колебанiй, «непредрѣшенчества» въ нихъ не было. Всѣ твердо исповѣдывали: — Россiя можетъ быть только подъ царемъ — безъ Царя не будетъ и Россiи. Интеллигенту президенту Русскiй инородецъ добровольно не покорится. Царя признаетъ и возвеличитъ. Республика — это раздѣлъ Россiи, возвращенiе ея къ удѣльно вѣчевому перiоду, путь назадъ.
Всѣми занятiями руководилъ Ранцевъ. Онъ и вообще игралъ большую роль — замѣститель капитана Немо. Ранцевъ требовалъ чистой вѣры. Онъ постоянно повторялъ Суворовскiя поученiя: — «безвѣрное войско учить — желѣзо перегорѣлое точить»…
Нѣтъ, — большевиками отнюдь не пахло… Но временами страхъ охватывалъ Нордекова… А что, если собрали головку эмиграцiи и притомъ головку молодую, не ту, что сама опадетъ, и правда, отвезутъ ее вмѣсто острововъ Галапагосъ въ Одессу, или въ Новороссiйскъ?… Вѣдь и Ранцевъ могъ быть обманутъ, какъ былъ обманутъ Кутеповъ.
Очень подозрительно было и то, что въ ротѣ два рзвода были иностранцы. Зачѣмъ?… А вотъ, чтобы связать и укротить непокорныхъ… Да, поистинѣ, если такъ — какой дiавольскiй планъ!
Надо было быть на чеку, чтобы не попасть въ Чеку.
И дома, на виллѣ «Les Coccinelles» тоже приходилось быть постоянно на сторожѣ.
Агафошкинъ со внукомъ Фирсомъ поступили въ кашевары роты. Ферфаксовъ ихъ охотно принялъ. Полковникъ попробовалъ уговорить поступить въ роту и сына. Ему было прiятно, чтобы и сынъ его испыталъ военную муштру и чувство строя, хотя бы и кинематографическаго.
Разговоръ былъ общiй, за чаемъ, послѣ ужина. Говорить на виллѣ «Les Coccinelles» наединѣ было безполезно. Стѣны слышали.
— Ты, Шура, сколько теперь зарабатываешь? — спросилъ полковникъ.
— Теперь, кризисъ… Хорошо, если въ день тридцать франковъ очистится, — хмуря брови узко поставленныхъ глазъ, сказалъ Мишель Строговъ.
— Значитъ — всего девятьсотъ.
Мишель промолчалъ. Открывать тайну своего заработка онъ считалъ лишнимъ, а таблицу умноженiя его отецъ вѣроятно зналъ не хуже его.
— Поступай, братъ, ко мнѣ въ роту. Полторы тысячи чистыхъ на всемъ готовомъ.
Мишель Строговъ уставился на отца немигающими желтыми глазами.
— Зачѣмъ?…
— Все обломаемъ тебя. Человѣкомъ сдѣлаемъ. Можетъ быть, когда еще и пригодится.
— Я и такъ человѣкъ. Я свою карьеру ясно вижу. Буду боксеромъ. Миллiоны зрителей, гулъ толпы… Я видалъ это… Все равно, что богъ… Кумиръ толпы…
— Ну… а представь себѣ.. Вотъ такъ незамѣтно съорганизуются полки… И пойдемъ спасать Россiю.
Отвѣтъ Мишеля былъ рѣзокъ и неожиданъ. Онъ бичомъ ударилъ по сердцу полковника.
— На что мнѣ Россiя?… Полковникъ не сразу нашелся, что ствѣтить. Мамочка зловѣще улыбалась. Ольга Сергѣевна сидѣла, опустивъ глаза, и такая усталость, такая скорбь и безразличiе ко всему были на ея лицѣ, что полковникъ не могъ на нее смотрѣть.
— Что ты говоришь, Шура?
— Я говорю то, что знаю. Повидавъ Европу, поживъ во Францiи, я никогда и ни за что не поѣду въ Россiю, какая она тамъ ни будь… Я французскiй подданный. И испыталъ все значенiе великой свободы, какою я здѣсь пользуюсь. Я обожаю Парижъ… Тутъ можно всего достигнуть. А что въ Россiи? Клоповъ кормить по уплотненнымъ квартирамъ?