И вдруг где-то наверху раздался крик человека, дикий, полный угрозы и вызова. Все вздрогнули и повернулись.
— Начинается настоящий шторм, — пробормотал Абэ и строго осмотрел присутствующих, — в такую погоду легко оступиться и полететь за борт.
— Скорей бы доехать, — пугливо вздохнул южанин.
Качка усиливалась. Над головами с шумом протопали ноги, волоча за собою железную цепь и канаты. Электрический свет стал серым и мигающим. В коридоре взвизгнули и захлопали двери.
— Вам сдавать, — сказал ветеринар и ударил рукой по колоде.
ШПИОН
Перед нами лежит жизнеописание господина Абэ. Он родился в Муроране и был изгнан из провинциального университета за неспособность к наукам. На экзамене он провалился по философии, по стилистике и по изящной литературе.
Два года он проболтался без дела, обивая пороги контор и городских учреждений. Он часто заходил в канцелярию школы военных топографов. Оттуда его выгоняли, но он снова возвращался, выстаивая часами на лестнице, увешанной картинами морских боев.
— Вы забыли? Вас выбросили отсюда, — говорил ему швейцар.
— С тех пор прошло два дня, господин начальник, — отвечал Абэ.
Заметив эту необычайную настойчивость, секретарь директора распорядился зачислить Абэ на первый курс. Здесь он показал недюжинные способности к ориентировке в неизвестных местностях и составлению сводок во время практических занятий. Он учился китайскому и русскому языкам и к концу курса владел ими свободно. В обращении с товарищами он был мягок и услужлив, но иногда мог сказать: «Отдай готовальню, тебе она не понадобится, я думаю. Я слышал сегодня, что у тебя открылась чахотка и ты долго не протянешь».
Абэ чертил карты и не забывал ничего, что попадалось ему на пути. Он мог рассказать, какого цвета носки были у человека, встреченного позавчера на проспекте, какие были облака в тот день, номер автомобиля, в котором проехала женщина с розовым гребнем вместе с американским инженером — служащим Ллойда, судя по значку в петлице. Он не пропускал ничего. Тумбы, вывески, фонари, дороги, паденье ручьев, горы, длина часовой цепочки у репортера Н. — все сохранялось в его памяти.
По окончании школы Абэ был послан в Корею, на границу русского Приморья. Здесь он прослужил восемь лет, совершенствуясь в своей области. Ему приходилось видеться со многими людьми, часто выезжать, вставать ночью и встречаться с живописными корейскими нищими с черным наческом на голове, передававшими ему завернутые в лохмотья полоски бумаги. Они «выходили в море за тунцами», как выражаются шпионы между собой в разговоре.
Иногда он начинал пьянствовать и выбегал на улицу босой, в коротких штанах, в распахнутом плаще, с голой грудью. Говорили, что он убил жену, содержательницу ночного дома на Хансе.
По виду Абэ — веселый молодой человек, с прямыми плечами и крепкими мышцами. Он был одним из выведывателей — вывернутых наизнанку людей «с глазами во всех карманах».
Рассказывают, что памятка выведывателей состоит из нескольких заповедей:
«Задавать вопросы раньше, чем собеседник; отвечать так, чтобы в ответе заключался вопрос; спрашивать так, чтобы в вопросе заключался ответ; казаться упрямым и имеющим свои принципы, вместе с тем быть безликим, пустым и серым, как паутина. Узнавать мысли».
Абэ вытягивал у человека нужные ему слова и составлял донесения. Он проверял агентурную цепь и сочинял отчеты, каллиграфически выписывая знаки и располагая слова тщательно и красиво, как в стихах. Это он считал особым щегольством службы. Иные из его донесений в переводе могли бы звучать так:
с арендаторами земельных участков, с певицами, тибетскими докторами, содержателями номеров, с аптекарем Риу и другими нашими людьми,
Мрак застал меня в восьми милях от границы. Я остановился в деревне и решил заночевать в придорожной чайной нашего корейца, о котором я докладывал вам, — шепелявого, с маленькой выемкой на правой щеке, косящего, с неравномерной ширины бровями, наклоняющего голову во время разговора. В чайной было одиннадцать человек.