Однажды он вывез из Калгана публичный дом, состоящий из двенадцати женщин. Они были доставлены в ставку на грузовике. Князь Наван смотрел в отверстие юрты, как они подъезжали к широким гостевым палаткам. Пыльные и грязные, они держались за сундуки с платьями, чтобы не упасть.
Через полгода приказчики торговых фирм перестали принимать его расписки.
Долоннор был занят японской седьмой дивизией. Грубые ремонтеры, проведшие две войны и китайскую оккупацию, объезжали степь, покупая мелких монгольских лошадей. Несколько японцев на границах области основали большие фермы — токийские журналы писали о «форпостах земледельческой мысли в Гоби». В селениях в изобилии начали попадаться этнографы с солдатской выправкой и кабатчики, понимающие толк в саперном деле.
Князь Наван завел знакомство с японским коммерсантом Абэ. Они быстро сошлись. Приехав в княжескую ставку и заметив стесненное положение Навана, Абэ предложил ему ссуду в десять тысяч иен.
— Под какое обеспечение вы согласны отпустить мне эту сумму? — спросил князь.
— Под ничто.
Вручая деньги, Абэ сообщил Навану некоторые мысли своих доверителей о том, каким должен быть, по их мнению, монгольский принц.
— Знатный человек не стесняется в расходах. Если он понимает, где небо и где земля, — деньги придут.
— Известно ли вам, как благоденствуют монголы-баргуты, живущие в Маньчжоу-Го?
— В Маньчжурии и Корее японские землевладельцы обогатили и возвысили господ.
— Передайте эти слова всем князьям, которых вы знаете.
Получив неожиданное богатство, князь заказал в Калгане очищенную рисовую водку, ром, ассортимент коньяков и драгоценную яблочную настойку «Океанские брызги» — по пятьдесят иен за бутылку. Он пил и закусывал напролет все ночи. Изредка выбегая из юрты в распахнутом камзоле, с опухшим землистым лицом, страшный, он проходил по деревне среди дырявых землянок и провалившихся юрт, откуда валил тяжелый запах болезни.
Раз в неделю к нему наезжал коммерсант Абэ, справлялся о здоровье и времяпрепровождении. Во время второго визита он приятельски намекнул, что нельзя вести такой замкнутый образ жизни. Он решительно советует князю встречаться с соседями.
Князь велел заложить рыдван.
Старый возок, обитый монастырской парчой, с выцветшей синей краской на дверцах — реликвия дедовской пышности, — кряхтя и болтаясь, покатился вниз по дороге в Шао.
— Известно ли вам, как благоденствуют князья-монголы, живущие в Маньчжоу-Го? — равнодушно говорил Наван владетелю Западно-сайдамского уезда, прикладываясь к бутылке очищенной.
Проехав еще тридцать километров, он вылезал из рыдвана, тяжело дыша и качаясь.
— Князья-монголы, — выкрикивал он, — благоденствуют в Маньчжоу-Го!
Теперь он был вдребезги пьян.
Исполнив поручение, он возвращался к себе, багровый, с отвисшей челюстью, с веревочными жилами на апоплектической шее.
Его подданные, забрав детей и переносные очаги, по ночам уходили в степь цугом. Японцы-колонисты хлопотливо хозяйничали в новых дворах. В конце августа, в холодный солнечный день князь Наван умер от перепоя.
Он лежит в белом мешке, большой и рыхлый. Можно было бы спросить у него, на что он истратил десять тысяч иен, полученных при известных обстоятельствах. А письмо от доктора Ханда, которым он так гордился?.. А встреча с превосходно-блаженным Баньчен-Ринбочэ, обещавшим ему за послушание власть над пятью уделами?..
Абэ, узнав о смерти князя, заметил:
— Он умер. Я кланяюсь. Он был дикий человек, но истинный князь.
…Обыкновенная история в провинции Чахар.
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
У бревенчатого частокола буддийской кумирни перед группой японских офицеров стоит солдат в разодранной форменке, без фуражки, с разбитым лицом.
Его обвиняют в подстрекательстве к революции и разрушительных разговорах среди частей, действующих в пограничном Чахаре.
Вдалеке видна длинная цепь пехотинцев, присланных сюда из селения Шара-Удда.
Обвиняемый отвечает на вопросы и разговаривает:
— Моя фамилия — Нарияма, офицеры. Нарияма — моя фамилия. Если вам это не нравится, ничем не смогу служить.
Когда вы думаете меня щелкнуть?
На рассвете следующего дня? Может быть, ночью?
Судя по выражению ваших лиц, это совершится скорее, чем я предполагал. Не должен ли я просить о помиловании?..
Умоляю вас, сохраните мне жизнь, господа. Я не успел посудачить с солдатами шестого полка о том, что такое Юг и что — Север. Я мечтал с отрядом напасть на военную тюрьму и освободить двенадцать человек, которых вы вчера расстреляли.