(Конец Томаса Холла рассказан неизвестным автором с той же черствой сентиментальностью и скаредной мелочностью в описаниях. Я не стану передавать их.
Поваром на «Штральзунде» был старый финн, и, говорят, он был колдуном. Он тремя царапинами надрезал конец пули и убил Холла. Том Холл упал на палубу и, падая, успел крикнуть: «Во всем виноват туман. Проклятый туман!»)
Услышал ли это добрый туман? Но едва он окончил речь,
Как туман осел и пополз к воде и словно начал течь.
Он слегся, как парус, спущенный вниз, раздался, спал к сторонам,
И все увидели море, лазурь и котиков по берегам.
И с плеском прилив наползал в залив стадами серебряных грив,
И люди, омытые блеском лучей, стояли, глаза опустив.
И легкий ветер скользнул в снастях, завяз горбом в парусах.
Но никто не вертел тяжелый штурвал и трос не держал в руках,
И Рюбен Пейн тяжело вздохнул последним вздохом своим,
И Том Холл сказал: «Одному капут. Пора и мне за ним».
В глаза его пал великий сон свидания с черной землей,
И он говорил, как сквозь дрему больной, с прижатой к ране рукой:
«Западный ветер… сломанный лед… он мне ничего не несет…
Отмойте палубы… кровь с борта… и бегите из этих вод…
Эй, „Зунд“ и „Штральзунд“, ровно делить!.. Шкуры поровну всем ловцам,
Вы встретите новый день, но Том Холл никогда не встретится вам.
Он навеки ушел от пьяной волны и от грязных рыбных снастей,
И теперь он уснет на тех берегах, где лежбище сивых моржей.
Держите на запад и снова на юг, где льдов и туманов нет,
Пусть там веселые девушки услышат его привет.
И вы не несите его к холмам и не ставьте каменных плит,
А заройте его у песчаных дюн, где Беринг был зарыт,
И рядом пусть ляжет Рюбен Пейн — он знал, как сладок бой,
И покиньте нас, и потом подчас вспоминайте между собой».
(«Зунд» и «Штральзунд» похоронили мертвецов и, как два деревянных брата, ушли в океан. И ударом ветра в мою, память врывается песня о северных мореходах, торжественная и веселая, как гимн.)
Скорей друзья, кидайте лот,
Туман дорогу скрыл.
В поход, друзья, вперед, вперед,
Плывем, как Беринг плыл.
Попутный ветер нас несет
В харчевню «Горный Кит»,
Сам океан, простором вод,
За нами вслед летит.
Широко дверь растворена,
И рвется плеск зыбей:
«Подайте воблы и вина!
Скорей! скорей! скорей!
Сегодня будет вам доход,
Кабатчики земли.
Сам океан здесь ныне пьет,
Несущий корабли!»
Над морем ходит ураган,
Ужасен скрип снастей,
Холодный бурный океан
Зовет к себе гостей.
Накрыт волнами плоский скат
Прямой, как стол, скалы.
Как собутыльниц пьяных ряд,
Колеблются валы.
Смелей, друзья, скорей, друзья,
Земная даль пуста,
В честь мертвецов на берегу
Воздвигнем два креста.
Пусть в них моряк увидит знак
И сыщет путь в затон,
Где с буйным пылом секачи
Ведут послушных жен.
Где слышится гремучий вой
На сшибке двух валов
И сонный рев морских бобров
У низких берегов.
Где на снега летят снега
Из побежденной тьмы…
И ходит белая пурга
Под хриплый вой зимы.
Где чукча, пьяный и хромой,
С упряжками собак,
Везет свой полог кочевой
Из тундры в снежный мрак.
(Сам океан пьет с моряками — это ложь. Но люди океана пришли в порт, и Рюбен Пейн убит… Это правда. Скорей давайте водки! И в конце концов неважно, что в этом рассказе ложь, а что правда.
Есть повесть о седоусом младенце, матросе из Новой Англии, который после долгих странствий возвратился к себе домой. Он принялся точить лясы о тех местах, где он был и не был.