Вахъяздат переступил с ноги на ногу, звякнув оковами, и насмешливо ответил:
— Если ты забыл когда, то я могу напомнить. Это было тогда, когда я, пати-кшаятия, повелел высечь тебя дворцовой страже, как вестника черной вести — смерти царя Камбиза. Вспомнил, сын Гистаспа?
Дарий подскочил, как подброшенный.
— Ло-о-о-ожь!!!
Оглянувшись, увидел, как прятали ухмылку придворные. Взвился в гневе.
— Казнить! Посадить на кол! Всех!
Кол, словно раскаленный, вошел, разрывая внутренности, и дикая боль пронзила всего Вахъяздата, нестерпимо сверля мозг. "Выдержать!" — молил себя в своем угасающем от невыносимой боли сознании Вахъяздат. "Только не кричать!" — мысленно твердил он, и его рот скривился в страдальческом беззвучном крике...
Фрада
Окруженная пустынями Маргиана предстает сказочным оазисом. Богатые виноградники являются для той поры наиболее ярким признаком плодородия земли. А в Маргиане встречались виноградные лозы, ствол которых с трудом могли обхватить двое мужчин и гроздья которых достигали длины в два локтя! Персидские цари были готовы скорее пожертвовать Парфией, Гирканией, Каспианой и даже Арменией, чем этим удивительно плодородным краем. Но на этой богатой земле жили в своем большинстве очень бедные люди, так как дань с этого благодатного края взымалась огромная — много больше, чем с других подвластных Ахеменидам стран, за исключением Вавилона и Индии. Даже Египет платил меньше, чем Mаргиана. Поэтому с вполне понятным воодушевлением был воспринят маргианцами указ благородного Бардии об отмене на три года податей и воинской повинности. И не только бедными, но и состоятельными, потому что вместо казны персидского царя огромная прибыль стала оседать в сундуках местных богачей — торговцев и ростовщиков. Весть об убийстве благородного Бардии всколыхнула всю Маргиану. Наступило время тревожного ожидания. По-прежнему жить уже никто не хотел. Достаточно было искры, чтобы запылал пожар. И случай высек эту искру.
Началось все на базаре. Но сначала было все, как всегда. Гудел южный базар. В тысячи голосов. Ибо кричали все. Купцы, погонщики, водоносы, нищие, продавцы, покупатели и просто любопытствующие. Все это слилось воедино. Базар гудел, толкался, кишмя кишел, качаясь из стороны в сторону и взметая пыль прямо в поднебесье. Разнообразие запахов щекотало ноздри. Все старались перекричать не только друг друга, но и, казалось, весь базар в самозабвенном азарте. И вдруг, хотя этого поначалу и не заметили, в одном месте базар притих. Потом в другом месте оборвался шум, в третьем... И вот весь базар словно оцепенел, и только ослы заревели "иа-иа-иа", удивившись внезапно наступившей тишине. Парализующее впечатление на базарный люд произвело появление... сборщиков податей и пошлины. После указа царя Бардии они, зная о чувствах, которые к ним испытывает народ, как-то незаметно исчезли из глаз неведомо куда. А вот теперь неведомо откуда, словно из-под земли, выросли и, по-хозяйски раздвигая онемевшую толпу, направились в торговые ряды. Когда прошла оторопь, народ задвигался и негодующе зашумел, загудел, взорвался криками. Но сборщики, привыкшие ко всеобщей ненависти, и бровью не повели. Они и не пытались добиваться всенародной любви к себе. Что в ней? Из нее одежды не сошьешь. Пусть ненавидят, пусть боятся, но пусть исправно платят подати и пошлины, вот тогда не только одежду можно сшить, но и свой бездонный карман набить.
Когда горшечник Фрада отказался уплатить пошлину, ссылаясь на указ царя Бардии, кривой, а потому особенно злобный сборщик вытянул горшечника плетью со словами: "Вот, тебе мой указ, скотина!" Вспыливший Фрада не пожалел свой самый лучший и самый звонкий кувшин и опустил его на голову кривого сборщика со словами: "Возьми его себе, кривой шакал!" Ко всем своим достоинствам кувшин обладал еще и увесистостью, а поэтому сборщик рухнул наземь, обливаясь кровью.
— Бей, сборщиков! Бей, шакалов! — завопил распаленный Фрада.
— Бей, персов! — подхватили клич люди.
— Кроши богачей! — заревел народ.
Базар смешался в один клубок. Майдан застонал. Крошили все: лавки, горшки, сворачивали скулы, разбивали носы... К базару со всех сторон сбегались все новые и новые толпы народа. Разбив и разрушив все, что можно было разбить и разрушить, разгоряченная толпа выплеснулась из базарной площади и лавиной, заполняя улицы, проулки, двинулась по городу, сметая на своем пути дома персов и зажиточных граждан....