Властолюбие и корыстолюбие — вот сильнейшие чувства, таящиеся в человеке, и опасно давать толчок к пробуждению этих чувств. Речь Отана, благородная по содержанию, не тронула сердца присутствующих, мало того она удивила и возмутила этих господ. Очень много годов-веков должно пройти и слишком много воды утечь до того времени, когда господа пойдут на виселицу за народ... Речь Гобрия показалась наиболее благоразумной, но... Конечно, власть сосредоточится в их руках, но в разных, а не в одной и, конечно, очень скоро воплотятся в явь предсказания Дария. Ох, Дарий, Дарий — коварный соблазнитель! Поманил, так поманил! Ведь все присутствующие были равны и положением, и могуществом, и богатством, и знатностью, и любой из них мог стать... царем! И каждый из них думал: "А почему бы мне не стать царем?" — и эта мысль подавляла всякую способность к благоразумию. Всех охватил азарт в игре, где ставкой стала царская тиара. Мегабиз, Интаферн и Видарна горячо поддержали Дария. После некоторого раздумья, взяв свое предложение назад, к ним присоединился и Гобрий. Только Отан остался непоколебимым. Поняв, что его предложение отвергнуто всеми, он обратился к присутствующим со следующими словами:
— Друзья! Итак, решено, что один из нас станет царем. Будет ли он избран народом, или же как-нибудь иначе — я во всяком случае не буду соперничать с вами. Не желаю я ни сам властвовать, ни быть подвластным кому-либо и отказываюсь от престола с условием, что ни сам я, ни мои потомки, никогда не будут подчиняться ни вам, ни вашим потомкам. И еще одно мое условие: нас было семеро и Ардуманиш погиб, исполняя нами задуманное, а поэтому пусть его сын Аспарин тоже участвует в споре за царский титул, как равный, и это будет справедливо.
Радость остальных претендентов была настолько велика — слишком опасным соперником был Отан — могущественный и знатный, к тому же сыгравший самую важную роль в устранении Бардии, что все вельможи выразили единодушное согласие на все условия Отана. Знатные персы решили сначала обсудить права каждого из них в будущем, чтобы подсластить тем, кому не повезет, утрату царского венца. В первую очередь, в благодарность за великодушный отказ участвовать в споре за царский венец, вельможи оговорили особые привилегии Отана. Они решили, что будет справедливо, если выделить Отану наследственную сатрапию по его выбору, присвоить все высшие титулы в персидской империи, кроме царского, постановили, что избранный царь и его потомки должны будут ежегодно посылать богатые дары Отану и его потомкам, до тех пор пока будет существовать персидская держава, кроме того, Отан и его потомки будут обладать теми же правами, которыми будут наделены присутствующие знатные персы, не избранные на царский престол. После этого вельможи обговорили привилегии себе, на случай не избрания. А именно: царь имеет право брать себе жену только из круга дочерей семи знатных родов, включая в эту семерку и семейство самого царя и род погибшего Ардуманиша. Кроме того, представители этих родов имеют право беспрепятственного входа к царю в любое время. Всем, за исключением избранного царя, выделяется сатрапия по выбору. Право же первого выбора предоставляется Отану. Каждый вельможа из этого круга, не ставший царем, имеет право, дабы подчеркнуть их особое положение, носить прямую тиару, наподобие царской, только более скромную по украшению. Все вельможи из этого круга имеют право подавать царю советы, с которыми царь должен считаться, а также еще ряд других привилегий, которые должны были несколько утешить неудачников в споре за трон.
Затем вельможи стали держать совет — как справедливее избрать царя, без ущемления прав каждого из присутствующих. Избрание по волеизъявлению народа, предложенное Отаном, отвергли сразу и единогласно (за исключением, разумеется, самого Отана). Кто-то предложил предоставить выбор жрецам, но после некоторого колебания, все взвесив, и от этого отказались. Потому что слишком дорого обошлись бы выборы неизбранным. Ведь царь сумеет пополнить свою казну, а как возместят безвозвратные щедрые дары другие? Спорили и препирались до одурения и наконец решили последовать совету все того же Отана, который как лицо незаинтересованное сохранил здравый ум и спокойствие. Отан рекомендовал прибегнуть к гиппомантии: то есть избрать царем того, чей жеребец при восходе солнца заржет раньше остальных. Вельможи решили, чтобы всем быть в равном положении, коней вывести из города в поле, выстроить шеренгу, всем владельцам отойти на приличное расстояние, оставив коней только с конюхами, для того чтобы не повлиять своим присутствием на ход событий, и вот только после этого ждать первого ржания. Чей конь заржет — тот и царь!
С этим знатные персы разошлись по отведенным им покоям переживать и готовиться к решающему и чрезвычайно волнующему событию — каждому врозь.
Находчивый Ойбар
Дарий провел бессонную ночь. Он всю ночь дрожал, как в лихорадке, сердце, сжимаясь, замирало, вызывая полуобморочное состояние — уж так ему хотелось стать царем! Он даже мычал и стонал при мысли, что, может быть, не он, а кто-то другой вдруг усядется на вожделенный трон. С ума можно было сойти от такой близости царского венца и от возможной недосягаемости этого! Хотелось выть только от одной мысли, что золотой мираж может исчезнуть в один миг! И он в тысячный раз обращался с мольбой к Ахура-Мазде.
Вошел Ойбар — конюх, которому Дарий еще вчера велел подготовить своего любимого жеребца Ракса к выезду. Ойбар, доложив, что Ракс подготовлен, не тронулся с места, хотя его господин мотнул головой, разрешая удалиться.
— Что тебе еще? — с раздражением спросил Дарий, которому в это время не хотелось никого видеть, а тем более осточертевшую рожу своего конюха.
— Мой господин, скажи мне, что тебя гложет, и если это связано с конем, то лучшего советника тебе не найти, потому что я лучший конюх в Пасаргадах.
— Хвастай, хвастай, — проворчал, остывая, Дарий, страстно любивший коней, а значит, благоволивший к конюху.
Его пронзило словно молнией: "А вдруг Ойбар сумеет помочь?" Ведь утопающий хватается за все, что ему подвернется под руку.
— Слушай, Ойбар. Если из шести жеребцов, которых завтра на рассвете выведут в поле, мой заржет первым, то я озолочу тебя. Насыплю столько золота, сколько весишь ты сам! А это, при твоей дородности, — целая гора.
Может быть, в это самое время пять других вельмож говорили своим конюхам то же самое, и после этих слов все конюхи, подобно Ойбару, стали глубокомысленно чесать в затылках.
— А что если ткнуть его шилом, мой господин?
— Пошел прочь, дурак! — завизжал в ярости Дарий.
Ему припомнилось, что не доверяющие друг другу аристократы и даже вновь введенный в их круг Аспарин, предвидя такую ситуацию, решили: изобличенного в нечистой игре — изгнать из рядов благородной знати и лишить всех привилегий, обговоренных ранее.
Вельможи собрались во дворе у конюшен еще затемно. Конюхи выводили коней для господ, и только Ойбара не было среди них. Под ехидный смешок "друзей" сам вывел своего жеребца и сам, без поддержки конюха, взгромоздился на своего коня. Дарий трясся как в ознобе и от волнения и от злости на этого проклятого Ойбара, ушедшего, вероятно, к одной из своих многочисленных зазноб. Пять конюхов взяли под уздцы коней своих господ, а Дарий самостоятельно, тронулись в путь.