А режиссер забрался в автомобиль и, усадив на этот раз автора рядом сзади, а Генриха на переднее сиденье, продолжал высказывать сомнения и соображения по содержанию сценария, переделывать который они уже не имели права.
— Все у нас слишком организованно, непробиваемо, — сказал он, наваливаясь на автора на крутом повороте.
— Мы шли точно за документами. Никакой лакировки...
— Да черт с ними, с документами. Мы же не пенсию Шумову оформляем. Мы восстанавливаем кусок жизни. Да какой! Преддверие подвига, гибель. А у нас — пришел, увидел, победил.
— Я не совсем понимаю...
— Я тоже... Не понимаю и не верю, что все шло у них, как в штабе дивизии, где каждый рубеж цветными карандашами на карте нарисован. Да и там, как врежут из-за этого рубежа, пух и перья полетят. А в подполье? Ни одной случайности...
— Какую бы ты хотел случайность, интересно? — спросил Генрих, обернувшись.
— Какую? Ну хотя бы... В порядке бреда. У нас бургомистра убивают по заданию Шумова. А если наоборот? Вопреки? Если он считал это нецелесообразным накануне решающей акции, а Константин, отчаянная голова, сам распорядился и осложнил обстановку?
Генрих присвистнул:
— Ну, ты даешь! И не оригинально, между прочим. Это мода — преувеличивать трудности. В конце концов, кто победил? Мы. И не случайно. У нас и оружие оказалось лучше, и армия... Не только числом... Организация тоже выше оказалась. Это, старик, факты, а факты, как говорится, вещь упрямая. Не нужно лакировать, но зачем выдумывать? Убили бургомистра? Факт. Взорвали театр? Факт.
— Однако Шумов погиб.
— Ну и что? Война же была все-таки... Без жертв не обойтись.
— Это в общем. А в частности он должен был уйти. Почему ему не удалось уйти?
Автор покачал головой:
— Об этом никто не знает.
— Вот-вот! А мы беремся рассказать, как это произошло. Что случилось. Показать самопожертвование... А если нелепая ошибка, случайность?
— Шумов был профессионалом, — заметил оператор.
— Профессионалы тоже люди.
— Шумов — герой, — возразил Генрих. Он постепенно заводился и спорил уже с заметным раздражением.
— Да, но не фанатик же и не сумасшедший, который утратил чувство самосохранения и погибает только для того, чтобы его считали героем. Что такое, по-твоему, герой?
— Героизм — свойство личности.
— Например?
— Ты, например, не герой.
— Не очень вразумительно. Может быть, пояснишь?
— Пожалуйста. В конце концов, ты снимешь все, как положено, ты не скажешь: нет, я не верю и не буду так снимать...
— Ну, знаешь...
Режиссер обиделся.
Автор, который давно уже испытывал мучительную неловкость, слушая этот обмен колкостями, решил прибегнуть к испытанному средству, чтобы погасить разгоревшуюся перепалку.
— Товарищи, товарищи... Ну зачем же так? Это жара действует на нервы. Может быть, еще по бокальчику холодного шампанского?
— Это, конечно, выход, — буркнул Генрих, возвращаясь к своей иронической манере.
Режиссер промолчал, не отвергая, однако, предложения.
Жара стала действительно невыносимой, и по спинам всех троих, стекали струйки пота. Но в подвальчике, недавно оборудованном, под бар, было прохладно.
— Как замечательно, — сказал режиссер, обнимая большой ладонью запотевший бокал. — А ты, Генрих, хам, между прочим. Плебей.
— Да, мой дед, как у Базарова, землю пахал.
— Дед, возможно, и пахал. А ты только на земляной пол в детстве мочился. В Неурожайке своей.
— Наше село Соловушки называется.
— Соловушки?— режиссер засмеялся. — То-то ты от этих соловьев в Москву сбежал.
— Не одному ж тебе в Москве жить.
— Я живу там, где родился.
— Об этом твой папа позаботился, а обо мне заботиться некому. Самому приходится.
— Что ты и делаешь, как обыкновенный карьерист. Тебе наплевать на суть нашего дела. Тебя успех интересует, деньги.
— Думаю, что тебе успех сейчас нужнее, чем мне, — зло сказал Генрих.
— Да, нужен. Но я могу и наплевать на неге, потому что я не карьерист.
— Наплюй попробуй!
— А если не наплевал, то потому, что хочу сделать картину. Понимаешь, не деньгу зашибить, а сделать картину.
— Дайте нам, пожалуйста, еще по бокалу, — грустно попросил автор, нащупав в кармане последнюю пятерку, которую еще недавно полагая неприкосновенным запасом.
Парень за стойкой меланхолично наполнил бокалы.
Режиссер протянул руку за шампанским, не подозревая, что был очень близок к истине, когда предположил, что убийство бургомистра не могло принести пользы Шумову. Наоборот, оно стало очередным для него событием, повлекшим за собой арест и ряд других нежелательных последствий.