Бойд наблюдал.
Он слышал, как, закончив трапезу, она издает чмокающие звуки.
Его трясло, из горла рвался стон, но не из-за того, что он только что увидел, а из-за того, что она делала — гладила его по руке чем-то вроде шиповидного пальца. И ворковала ему на ухо.
18
Бойд открыл глаза.
Кругом была кромешная тьма.
Он, не знал, сколько прошло времени. Может шесть дней, а может, шесть месяцев, потому что его разум был окутан белым туманом безумия. Он лежал в одной из ячеек, прорубленных в древних деревьях, в той, что была почти у самого верха. Это она перенесла его туда. Где холила его и лелеяла.
Заражение в ноге началось на второй день, погрузив его в трясину лихорадочных снов. Он взывал к несуществующим людям, помнил события, которых не было. Распространившаяся инфекция убила бы его, в конечном счете, но она не допустила этого. Преданная, ласковая, нуждающаяся в компании, любой компании, она тянулась к нему. Она высосала яд из его ноги, охлаждала его жар, брызгая водой на лицо.
Когда он очнулся от лихорадки, он закричал.
И она что-то нежно ворковала ему.
Он лежал, пытаясь вспомнить, что с ним случилось, но воспоминания быстро мутнели. Мир сновидений и приятных грез ускользал от него. Лампы и фонари исчезли, хотя это было неважно, батареи давно уже сели.
Тьма окружала его постоянно.
Но он не был в ней одинок.
Он помнил, когда она впервые пришла к нему, как застенчиво себя вела. Какое-то время она сидела у него в ногах, воркуя и пощелкивая, иногда тихо насвистывая какую-то призрачную мелодию. Но он протянул руку, и она приблизилась, жаждущая общения, разрушенная вечностью чудовищной изоляции. Сперва было нелегко привыкать к ней, к ее прикосновению и пронзительному звуку голоса. К щелкающим, паучьим конечностям, узловатым, как стебли бамбука, к костистым сегментам ее тела, усеянным колючими волосками. К зловонному дыханию, к смраду древности и распада, к тошнотворным миазмам, с примешанным запахом того, чем она питалась.
Он не знал, чем она являлась.
Она была не совсем пауком, хотя походила на него. Нечто с замысловатым, блестящим экзоскелетом, и бесчисленными, шуршащими, костлявыми конечностями. На ощупь ее кожа была маслянистой и влажной, как шкура тюленя. Но она не являлась ни насекомым, ни паукообразным. У нее была голова. Длинная, узкая голова и что-то вроде лица. Голова, обрамленная копной жирных, похожих на паутину волос, при прикосновении извивающихся как черви, и лицо с как минимум тремя овальными ртами. Иногда она ложилась рядом и вылизывала его своими языками, очищая и не давая болеть.
Поначалу ему хотелось кричать, но потом он привык. Он даже привык к пище, которую она пережевывала до консистенции жидкой кашицы и срыгивала ему в рот. Он не хотел думать о том, чем она его кормила, потому как в пещере был только один доступный источник мяса.
Потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к этому, как и к тому, как она произносит его имя. К хриплому, скрипучему воплю, напоминавшему жалобное кошачье мяуканье посреди ночи. — Боооооиид, — кричала она жалостливым детским голосом, в котором слышались одиночество, опустошение и страх. — Бооооооииид…
Да, даже к этому он привык.
Удивительно, к чему можно привыкнуть со временем.
Он не мог знать, чем она являлась и к какой расе принадлежала. Знал лишь, что она познала страшное, опустошающее одиночество, разорвавшее ей разум. Она ждала в полной, беспросветной изоляции, пока ее вид вымирал. Пока континенты сдвигались, и гигантские рептилии сменялись мегафауной. Пока великий пермский период опустошался массовым вымиранием, и мезозойские моря превращались в пустыни. Пока сушу заселяли млекопитающие, а люди учились ходить, а потом бегать, заполняя землю словно термиты.
Сколько дней?
Сколько дней прошло?
Он где-то читал, что человеческий разум не выдерживает после трех-четырех дней полной темноты. Отсутствие сенсорной стимуляции заставляет мозг отключаться. Бойд не был уверен, находится ли сам в здравом уме. Он просто ждал в своей ячейке. Ждал, когда она вернется.
Слушал.
Да, он слушал. Как она приближается. Тика-тика-тика. Влезает в ячейку и садится у его ног. Он не видел ее много часов, может, даже дней. Она пахла по-другому. По ее запаху он научился оценивать ее настроение. Сегодня от нее исходил очень сладкий аромат, похожий на вишню. Раньше от нее никогда так не пахло. Когда она была напугана, это был запах сухой соломы. Когда сердилась, пахла болотной ряской. Но этот запах… он был новым.