Выбрать главу

Гоблины — так они назывались, всплыло вдруг в сознании соответствующее слово.

Но даже за это воздействие на других, отвечали осколки его сознания, а не он сам, не ядро сознания.

Расколоть сознание перед погружением в сон было просто — для этого он использовал печать Запертой Открытости, основой которой служили специальные камни с помещенными в них частицами его тела. Расколотость сознания, позволила разделить выполнение задач, сделать так, чтобы центральное ядро его сознания даже не знало, что в то же самое время выполняют осколки.

А задачей осколков, было поддерживать нерушимость и беспробудность тела, выбирая для этого подходящие методы воздействия на реальность.

Для Тархана это стало не просто дерзким экспериментом — это было нечто большее. Он рисковал всем, собой в том числе. И пойти на такое не смог бы никто из тех, кого он знал. Ни один из культиваторов ближайших Сект не рискнул бы отправиться в Подземелья и запечатать себя там с помощью такого экстравагантного и несомненно опасного метода, какой использовал он. А уж если бы они узнали, что нужно для этого расколоть сознание…Да большинство из них хватил бы сердечный приступ. Как же! Бесценная нерушимость собственного сознания. Методы им используемые были слишком нетрадиционными, но они такими стали из необходимости. Совмещение несовместимого.

А что еще остается делать в такой дыре как этот мир, где энергии настолько мало, что ни о каком достижении уровня выше Формирования Ядра не может быть и речи. А это значит, что жить больше тысячи-другой лет просто невозможно — ядро рассыплется прежде, чем ты умудришься каким-то чудом прорваться на новый уровень. О качестве самого Ядра и речи вести не стоит: на деле это было жалкое подобие настоящего Ядра, и вполне естественно, что прорыва на новый уровень выдержать оно не способно.

Однако, на деле существовало множество методов развития. Вот только знающие их культиваторы молчали.

К сожалению Тархана, узнал он об этом слишком поздно, уже после того как не одну сотню лет культивировал с помощью традиционных методов, убежденный, что другие методы, как его и учили, приведут к печальным последствиям.

Старость надвигалась, а прорыва на следующую ступень и близко не предвиделось, как, впрочем и у других культиваторов одного с ним поколения. Тогда-то Тархан и стал искать другие способы стать сильнее.

Но каждый способ требовал отказаться от всего полученного за столетия практики.

Тархан сделал то, чего не сделал бы никто. Разрушил Ядро, разрушил Меридианы и сделал свое тело, вернее свои кости вместилищем энергии. Противоестественная техника. Техника, которая при успешном применении делала из культиватора долгоживущее существо, мало напоминавшее человека, правда и на культиватора это существо было уже непохоже.

У Тархана выбора не было — старость подбиралась все ближе, и уже стояла у самого порога. Просто так принять смерть он не мог, не после того, как стал культиватором именно для того, чтобы ее избежать. Поэтому решимости пойти на какой угодно способ чтобы обмануть смерть, у него имелось более чем в избытке.

Однако он даже представить себе не мог, что на преобразование тела уйдет несколько тысяч лет и что все пройдет без неприятных неожиданностей...почти.

То, что он достиг своего нынешнего этапа трансформации тела - было сказочной удачей, потому что сойтись должно было так много факторов, что даже когда Тархан планировал все, ему казалось это нереальным, невозможным. И все же...вышло, пусть и не так как он себе представлял.

Одного он не учел в своем планировании — что перестанет быть разумным существом как таковым, станет чем-то другим, измененным, и не культиватором, и не смертным. Иной. Однако, о таком заранее не думаешь, не веришь в предупреждения, которые дают Старшие. Да и если б он знал заранее об изменениях, все равно ни за что бы не отказался от возможности жить, пусть и в таком извращенном виде.

Существование и жизнь в течении этих двух тысяч лет оказались сложным испытанием. Находиться запертым в тюрьме из тьмы и не в силах шелохнуться иначе весь процесс пойдет насмарку, оказалось совсем непросто, особенно поначалу.