Так мы и прошли мимо Дома, в котором Летучие Мыши живут. Это они свой Схрон Домом называют, а Крысоловы свой называют Убежищем. А на самом деле, все одно и то же: Палыч объяснял, что наши жилища – бывшие военные склады, и еще много чего говорил. Но он, Палыч, много всего знает, он очень старый, ему уже почти двадцать пять. И Иванычу, который у Летучих Мышей старший, не меньше, и крысоловской Николаевне тоже. А нам всем по четырнадцать. Счет ведут старшие, они на стенах каждый день зарубки делают.
Есть и еще семьи, только мы с ними редко встречаемся, они живут дальше на юг и на восток. А еще, говорят, за рекой есть, только этих мы никогда не видели. А вот Лягушек, что в Схроне на Тухлом Канале жили, больше нет, никого не осталось. Их всех в одночасье Карантины огнеметами пожгли.
От Схрона до Третьей Северной Норы почти час ходу, если быстрым шагом. Эта Нора самая удобная, от нее до Карантина ближе всего. Выползли мы, значит, с Витьком – ох, благодать-то. Это вам не в Смрадном Туннеле дышать или на Тухлом Канале. Воздух чистый, и видно все прекрасно. То для Карантинов поганых ночь, а для нас – мать родная. Это Палыч так говорит, про мать. У нас у всех тоже когда-то матери были, только мы их не помним. Палыч для любого из нас и мать, и отец, и оба вместе.
Махнул Витька рукой, и поползли мы, он впереди, а я точно вслед. Тут главное, чтобы, пока ползешь, в винтари грязи не набилось. Но мы привычные, что-что, а оружие беречь любой Крот умеет, с самого детства приучен. Палыч учил, а это дорогого стоит.
Подползли мы на расстояние выстрела и затаились. Ближе нельзя, можем не успеть уйти. Колька вот не успел. Он всегда наверняка хотел, и обязательно офицеров. У него на счету уже пять офицеров было, когда это случилось. В паре с Колькой Машка тогда пошла, не удержала она его, не сумела. Я бы сумела или Ленка, а она – нет, воли не хватило. Колька – он отчаянный был, сам Палыч иногда сладить с ним не мог. Пополз он тогда вперед, Машку в тылу оставил, у Норы, а Карантины как раз новую пакость придумали – выдвижные посты. Колька их, конечно, первый заметил. И стрелял первый, а вот уйти не успел. Дополз только до Норы, как дополз – неизвестно, дальше Машка его на себе через Смрадный Туннель тащила уже мертвого.
Долго мы с Витькой лежали, не шевелясь, момента ждали. Тут ведь обязательно надо, чтобы два Карантина сразу подставились, за одним мы не ходим, а по второму разу выстрелить не дадут – по второму ни за что не успеть. Свезло нам: двое вместе сошлись, закурить решили, один другому огонек поднес.
– Светка, левый твой, – Витек прошептал.
Я кивнула и взяла левого на прицел.
– Три, два, один, – сквозь зубы процедил Витек и выдохнул: – Огонь!
Выпалили мы разом и, едва эти жабы повалились, рванули назад. Тут скорость решает и сноровка, а нам ни того ни другого не занимать. Карантины еще ответный огонь открыть не успели, а мы уже в Нору нырнули и отдышались.
Хлопнула я Витька по плечу.
– Молодец, – говорю, – здорово ты его.
Притих Витек, а я поглядела – в глазах у него что-то. Нет, странно иногда на меня Витька смотрит, ну да что взять, мальчишки – они все немного странные. Не нравятся мне такие взгляды, но я терплю, мало ли чего он смотрит. А Динке, наоборот, нравится, когда на нее глазеют, и она об этом все время болтает. Как Толик посмотрел, что Ринат сказал, и все такое. Нет, не завидую я Динке, плохо для бойца, когда ерундой голова забита.
Посмотрела я Витьке в глаза, он их и отвел сразу, будто всю жизнь только и делал, что в сторону глядел, мне аж смешно стало.
– Пошли, – велела ему я, – еще час шагать. Успеть надо, пока остальные спят.
Ночью во втором секторе опять двух мальчиков застрелили. Австралийца и испанца из Севильи, Роберто Андреса. Восемнадцать лет, весенний призыв, недели еще здесь не пробыл. Сколько же их тут полегло всего, святая Мадонна. Я вспомнила похоронки на каталонских мальчиков, которые отвозила сама, когда последний раз ездила в отпуск домой, в Барселону. И вспомнила, как схватилась за сердце и секунду спустя упала замертво Памела Мартинез, когда я протянула ей треугольный конверт с именем Хозе Мартинеза на нем, единственного ее сына.