Если грустный Матвей целыми днями слонялся по коридорам, гостил в чужих кабинетах и решительно нельзя было понять, на что он тратит день, то каждый раз, когда я видел Викторию, она спешила на встречу, или со встречи возвращалась, или, прижав к уху мобильник, на неплохом английском вела переговоры с какими-то Полой, Джессикой или Анри-Франсуа. Именно Виктория устраивала в Центре выставки, круглые столы и встречи с журналистами. На западный грант три раза в год она выпускала альманах под названием "Вызовы мира неагрессивности". Дурацкое это название стояло колом у меня в мозгу, пока, наконец, я автоматически не переложил его на английский язык, и получилось "The Challenges of Non-Aggressive World" — вполне ясно и складно.
Я открываю один из номеров альманаха, и мне сразу предлагают обширную переводную статью: "Великое Кавказское освобождение". Ее сочинитель — лейденский политолог с академическим званием. Он уверяет, что к 2005 году все народы Северного Кавказа разрушат опутанные колючей проволокой стены Кремлевской империи, чтобы создать новое независимое государство — Кавказскую конфедерацию. Дотошно изучая будущие сражения самой справедливой из антиколониальных войн, голландец разворачивает три будущих фронта: Краснодарский, Ставропольский, а также отчего-то — Ярославский и с энтузиазмом предсказывает потрясения, от которых бы смутился даже Сталин.
Видно было, как профессору нравился его грядущий Кавказ, с каким удовольствием он с ним играл, словно ребенок с подаренной ему железной дорогой, — что-то поправлял, перестраивал. Автор был человек лет сорока пяти с пшеничными, сколько я мог судить по черно-белой фотографии, усами. Сфотографировали его на фоне аккуратного коттеджа: светлые занавески, кусочек гаража. На заднем дворике, выходящем к каналу, наверняка есть и лодка (мне приходилось бывать в Голландии). Почему не я живу в этом доме, ведь мне не составило бы труда гигабайтами создавать такие тексты? Хотя через семь-восемь месяцев я бы в этом Лейдене засох от скуки.
По вечерам здесь иногда выпивали — они, мы, я. Собирались в кабинете Лотова, на третьем этаже. Усаживались за обшарпанный письменный стол. Из канцелярского шкафа с зелеными занавесочками на дверцах доставали старые бухгалтерские отчеты, клали их исписанной стороной вниз. На бумаге размещали хлеб, консервы, сушеные вьетнамские бананы. Разливали водку, возникал вдруг и коньячок. Иногда являлись в гости бывшие небольшие политики времен Горбачева и раннего Ельцина. Каждый из них, усевшись за стол, веселел, расцветал и рассказывал, как в 1987 году впервые поехал за границу во Францию и впервые в баре аэропорта заказал себе двойной бурбон со льдом. Выпив, они становились торжественными и громогласными. С необыкновенной церемонностью ухаживали за бледными, в кофтах, девочками из бухгалтерии.
Убожество нашей компании, наивные, двадцать раз переговоренные речи… Мне казалось, что несчастный этот Центр — всеми забытый, списанный корабль, блуждающий в далеких, на хрен никому не нужных морях, и в его трюме засела команда инвалидов — вне времени, вне жизни. Иногда я отодвигал штору и смотрел вниз, на дорогу, которая делала перед Центром широкий полукруг, на редкие огоньки машин, которые ползли по этой дороге. Темная ночь, кольцо белого светящегося снега под фонарем у подъезда — странно, но все это завораживало меня. Странный период моей жизни, неужели все это было со мной? Вот и сегодня вспомнил это время, когда сидел с компанией в пафосном кабаке, а за соседним столиком некие абсолютно неведомые мне Егор и Слава рассказывали друг другу, как я, оказывается, продавал заводы французам.
7
Прошел уже месяц с тех пор, как Слава Морохов живет в “Мадагаскаре”. Поселившись здесь, он слегка нарушил размеренный и спокойный порядок местной жизни. Но постепенно служащие дома привыкли к нему — так организм приучается жить с занозой или иным инородным телом, которое нет возможности удалить.
Безусловным начальником здесь считался старший консьерж. Мстислав Романович привык обращаться к нему по имени-отчеству. Называть его Ибрагимом было невозможно — сразу возникал образ курчавого арапа.
Как-то раз жилец поинтересовался, откуда родом предки консьержа.
— Из Владимирской области, — сказал Ибрагим Евстигнеевич.
— Отчего тогда вам дали такое имя?
— В честь дедушки Пушкина, — ответил тот. — Мои родители работали в музее города Мамурова. Там был зал с обширной экспозицией, посвященной поэту. Надо сказать, что Пушкин в тех краях никогда не бывал.