Слава почувствовал, что досада его проходит. Теперь вся история казалась, скорее, забавной.
— И вы хотите убедить меня, что все предусмотрели? — спросил он. — Не боитесь никаких неприятностей?
— Нет, была одна неприятность, которую мы, в общем, предвидели, но не могли ничего сделать. Это — вы, ваше здесь появление. Вдруг появился господин, который и вправду решил здесь жить! Как это оказалось некстати! Но вы, в общем, оказались хорошим соседом. Рано уезжали, возвращались поздно. И все-таки у нас произошли два больших прокола. Вы думаете, это просто — держать тридцать человек под контролем? Зимой один сунулся в вашу зону. Тут как раз девушка ему вилы поставила.
— Что с ним потом случилось? — спросил Мстислав Романович. Он не хотел бы сейчас услышать, что тот человек умер.
— Железка вошла глубоко, но все-таки он у нас выкарабкался. А так — я уже прикидывал, где прятать тело, и решил, что лучше всего у озера, под одной из клумб. Вы помните, тогда стояли страшные морозы. Это превратилось бы в чистый кошмар. Но я же не мог полностью заколотить дверь, которая отделяла их мир от вашего. Иначе, случись пожар — они погибли бы все. Вообразите, как потом объяснять тридцать обугленных трупов (не будем уже говорить про гуманитарный аспект). Наиболее адекватному из них я вручал ключ от запасного, через пожарную лестницу входа. Но как разобрать, кого считать адекватным? Произошла авария, отключали свет, ну вы это помните. Тот, у кого были ключи, вылез узнать, что там за катастрофа. И вот этот посланец возвращается в истерике — за ним, видите ли, гнался человек без головы. То есть голова имелась, но владелец держал ее в руке.
Вы понимаете, из-за чего возник подобный эффект? Мой коллега, профессор Загорбский, замечательный специалист в области судебной медицины, объяснял: психозы, галлюцинации никогда не имеют нейтрального характера. Всегда прослеживается связь с культурной основой. Вот вам классический пример: в эпоху холодной войны гражданам мерещились американские шпионы. А эта голова — кстати, она еще и светилась — возникла оттого, что наши скитальцы как раз воспитаны на сказках Шехеразады, преданиях Востока. Трудный контингент, очень трудный…
— Никакая не волшебная сказка Востока. Он встретился со мной. Я даже могу описать того парня — лет двадцати пяти, невысокий, штаны подвязаны веревкой.
Ибрагим пару секунд помолчал.
— Мстислав Романович, — сказал он затем медленно, — я признаю в вас выдающегося человека, блестящего предпринимателя и финансиста, но, может быть, вы поясните, как вам удалось ходить без головы?
— Давайте не отклоняться от главной темы. Предположим, где-нибудь на пути к границе ваших клиентов изловят. Они тотчас же выдают ваше убежище, и на следующий день здесь будут люди из милиции или ФПС.
— Нет, — сказал с улыбкой консьерж. — Ни один из эмигрантов не знает, где именно находится “Мадагаскар”. Даже само слово они никогда не услышат. Они приезжают ночью. Окна в автобусе занавешены, нет даже возможности увидеть названия улиц. Я уверяю вас, никто из них никогда не сможет отыскать это место.
— Так, — сказал Слава. — Ваш рассказ понятен. Теперь я хочу все это увидеть своими глазами.
Ибрагим дернулся, но понял, что у него нет способов это предотвратить. Неторопливо оба вернулись в вестибюль.
— Господин Морохов намерен пройти в ресторанный корпус. Теперь он хочет посмотреть, как мы ведем наш бизнес.
Бармен и электрик, как и внизу, во дворе, снова потащили сумку, так же отставив руки. Милиционер закинул на спину еще одну бесформенную кладь.
План “Мадагаскара” был создан архитекторами, видимо, в бреду, и сейчас появился очередной повод в том убедиться. Быстро попали в темный и узкий коридор, по которому Морохов никогда не ходил, но который привел, однако, к заколоченному шоппинг-атриуму. По неизвестной ему винтовой лестнице спустились в пустую, сырую и гулкую подземную коробку; желтые указатели с надписью “Мойка машин” намекали, что где-то рядом находится вход в гараж. Поднялись вверх, но уже не по лестнице, а по странному, зигзагообразному пандусу, причем на стенах в этом глухом краю “Мадагаскара” были фрески в виде тропических картин Гогена. Затем оказались в широкой низкой галерее — стены стеклянные и замазаны раствором мела. Брели по ней, как в молочном тумане.