– Ты заболел? – начала нарезать булочки на пластики. – Совсем ничего не ешь. Придётся пустить на сухари. Немного готовлю. Может, что не нравится? Оладьи попробуй. Вот сметана, а это крем…
– Всё нравится, дорогая. Ты расчудесно готовишь. Мне кажется, кончилось мясо, что привозили во второй раз от родителей. Мы планировали купить пылесос и комплект посуды. Все деньги уходят на питание. Мы не съедаем и половины. Кругловы боятся заходить к нам. Ты ребятишек закормила пирожными и коврижками. Ты не обижайся. Поспи.
– Привыкла. У нас большая семья, – убирала со стола Аня. Иван понял, обижена. Постарался загладить вину, сказал:
– Когда будут здесь бегать три девочки и два мальчика, тогда мы осилим тазик беляшей и кастрюльку котлеток, выпьем ведёрко компота. Я – один, милая моя… – Он хотел сказать, что много продуктов пропадает. Поросёнок Ивана Ипатьевича и Матрёны Яковлевны Балахниных без её борща не может жить. Зарплаты катастрофически не хватает. Аня не всегда покупает то, что необходимо, но, как ей кажется, нужное. Скислась сметан. Стал издавать неестественный запах мясной рулет. Пришлось и его срочным порядком подарить поросёнку. Иван понял, оказался слабаком. Свой семейный долг не может выполнять.
Утром, застёгивая брюки, сообразил, что пуговица оторвалась не зря. Проделав на ремне очередную дырочку, увидело, что швы на боках, у карманов разошлись. Пуговки на рубашке не застёгивались. Взял другую рубаху. Та же история. «Я расту, – удивился Иван. Не расту, а реактивно толстею. Надо что-то делать». На работе почувствовал, что поднимается на леса не так быстро, как раньше. Дыхание участилось, словно внёс два мешка цемента. «Я каждое утро колю дрова. Все переколол. Снег сбрасываю с крыльца, дорожки очищаю. Надо заняться собой». Весь день носил с плотниками брусья на крышу. На обед не пошёл, а позвонил Ане в банк, сказал, что у них экстренное собрание участка. Аня расстроено сообщила:
– Придётся пить чай в банке, – квартальный отчёт, печатаю документы на зарплату леспромхозам.
Вечером, несмотря на то, что оставались, приготовленный утром, борщ и плов, Аня принялась отчаянно быстро печь чебуреки. Внимательно следила за руками Ивана. Сама ничего не ела. Убирая посуду, печально сказала:
– Ничего совсем не ел. Отказался от добавки. А чебурек только один попробовал.
– Милая моя, солнышко лесное, скоро стану я колобком твоим, – пропел Комаров, намереваясь идти на улицу и в полумраке побороться с выпавшем снегом.
– Ваня, я старалась. Вкусно?
– Очень.
– Ну, хоть один чебуречек. Кому я это напекла?
– Пойми, Аня, у меня уже обрисовался арбузный живот, как у начальника. Пуговицы на полушубке нужно перемещать. А на рубахах оторвались.
– Пришью сейчас. Купим другие рубашки. Ты не толстый. Ты – нормальный.
– Взвешивался в парной. Семь килограммов лишних. Не преувеличиваю. Ты не располнела, а я, каким стал?
– Начнётся лето, будешь строить наш домик, и станешь худым, как скелетик. Вот кружечку морса выпей и ступай на улицу. Клюквенный морс полезен при гриппе. Ваня, кто плохо ест, то неважно работает, – Комаров подхватил женушку на руки и закружил по комнате.
Рано утром, когда Аня пыталась начать свою подрывную деятельность, выскальзывая из – под одеяла, Иван проснулся и удержал её.
– Одни косточки, – сказал он, обнимая жену. – Как балерина. Талию можно пальцами обхватить. Пора тебе немного добавить веса. Чебуреки едим вместе.
– Я ем, нисколечко не меньше тебя. Ты не замечаешь. У меня такая конституция. У нас все дома такие. Отпусти на минуточку. Нужно борщ разогреть.
– Не нужно его греть. Я буду пить чай с булочками и сухарями.
– Я тесто поставила…
– Пусть себе стоит. А мы не станем мешать.
– Оно убежало.
– Это не наше дело. Пусть побегает, – улыбнулся Иван, гладя тонкую шейку, плечи…
Через неделю Аня спала спокойно и счастливо. Но вечером старалась приготовить оригинальное блюдо. Иван стонал, поглощая зразы.
– Ты меня перестал любить, – сказала Анечка. – Ты ничего не ешь. Тебе не нравится, как я готовлю?
– Очень нравится. Но не могу столько съедать. Готовь ещё меньше.
– Готовлю. Тебе трудно угодить. Стараюсь, чтобы было вкусно, а ты…
– Не плачь. Это мне на вред идёт. У меня лопнули опять брюки. …Брусья грузил с Сергеем.
– Они старые. Сколько им лет? Студенческие. Угадала? Купим новые. Завтра купим.
– Я купил шифер. У нас нет денег.
– Возьмём ссуду. Банк даёт на строительство. Я оформлю. Опять чем-то недоволен. Забочусь о тебе. Вообще, не стану варить. Ты этого хочешь?
– Ценю твою заботу, Аня. Но готовь поменьше. Не могу я всё съедать. Варить, чтобы выбрасывать, это неразумно. Нам не хватает денег.
– Теперь я уже и неразумная. О здоровье нужно заботиться. Здоровая и свежая пища продлевает жизнь. А ты ноешь и ноешь, чтобы я готовила меньше. Другие жёны не особо балуют свои семьи. Может быть, к маме уехать? Живи один и ешь камбалу в томате или котлеты рыбные.
Иван с удивлением смотрел на Анечку. Такой рассерженной никогда не видел. С чего завелась. Прошу готовить как можно меньше. Что тут такого? Живём вдвоём, а печёт таз пирогов. Сколько можно объяснять, что еда должна быть свежей. Через четыре дня эти пироги пропадают, даже если хранятся в холодильнике. Семилитровую кастрюлю борща можно есть три дня. Она же его выливает в помойное ведро.
– Аня, у нас маленькая семья. Ты варишь и выливаешь на помойку прекрасные щи и рассольники. Так должно быть? Нет. Нужно варить столько, сколько мы сможем съесть. У нас нет хозяйства. Собаки с удовольствием могли бы питаться мясными рулетами, отбивными котлетами. Ну, нет сил столько съедать. Ты это можешь понять, что порция должна быть реальной. Тебя учили, как готовить и что, но забыли сказать, что один человек не может, есть за пятерых. И не должен. Согласись и пойми. …Я люблю тебя. Не стоит обижаться, если я не могу съесть за раз кастрюльку плова.
– Ну, ведь вкусно, – сказала Аня, вытирая глаза. – Теперь я поняла, что у меня завелась помощница. Я уступлю. Я уеду к маме. Она поймёт меня.
– Не говори глупости. Какая помощница? Ты стройненькая, а я не влезаю ни в одни брюки, у меня нет рубах. Ты почему себя не кормишь? Не раскармливаешь, так сказать, а на мне отыгрываешься?
– Я не отыгрываюсь, я забочусь, я стараюсь, а ты не понимаешь.
– Понимаю. Разве любовь заключается в том, чтобы закормить человека до смерти. У меня начнётся ожирение, потом диабет, потом сердечнососудистые, в конце концов, ты станешь молодой вдовой. Пожалуйста. Я люблю тебя и буду, есть, доказывая свои чувства. Вари двадцать литров компота, десять литров супа, жарь две сковородки мяса или котлет, вари пельменей сорок штук, а не двенадцать. Я должен сдохнуть, но доказать свою любовь. Так трудно понять, что жизнь совместная состоит не только из обжорства… Две порции!!! А не десять
– Конечно, я дура. Ничего не понимаю. Не думала, что такая у меня будет жизнь. Считала, что ты будешь меня уважать, а ты… Толстокожий…
Иван ничего не мог понять, отчего так получается в его отношениях с любимой Анечкой. Она считает, что обязан всё съедать, но есть предел человеческим возможностям. Не хочет с этим считаться. Ешь, и всё. Куда есть, если надеть нечего. Живот скоро через ремень начнёт переваливаться. Как ей объяснить, что количество приготовленных порций должны соответствовать количеству едоков. Ну, не тупая. Должна понять, что готовить, а потом выбрасывать, обижаясь при этом на невнимание, это перевод денег, перевод продуктов. Не понимает, не хочет понять. Как жить дальше? Не давать деньги на продукты. Покупать самому.
Неделю Аня не разговаривала, спала на диване, но каждое утро продолжала, как автомат, как заведённая, просыпаться в шесть и жарить, парить, тушить. Количество пищи немного, но сократилось. Иван, молча, ел. Назло растолстею. Пусть видит, что она сделала с человеком. Пусть любуется на произведение своих ручонок. Это какая-то пытка. Это форменное кулинарное издевательство.