— Степан Герасимович, мне срочно нужно вас видеть. Есть кое-какие соображения.
— Соображения потом. Побеседуй вначале с Кикнадзе.
Мельников разыскал Кикнадзе на самолетной стоянке у расчехленного истребителя. Скользя вниз вытянутой ладонью, видимо, изображая пикирование, тот увлеченно чему-то поучал молоденького летчика. Постукивая озябшими ногами, Мельников терпеливо ждал. Наконец летчик шустро отдал честь и пошел к самолету.
— А, здравствуй, дорогой! — протянул майор руку Мельникову.
— Вы знаете о вчерашнем ЧП в вашей комнате? — без обиняков спросил Александр Васильевич.
— Все знаю. Не успел сюда прийти, молва раньше меня пришла.
— Кто вам доложил? — насторожился Мельников.
— Зачем горячишься, кацо? Раз один видел — значит сто знают.
Они молча направились к техдомику. В самом конце взлетно-посадочной полосы взревел двигатель. И тут же ему откликнулся другой, сипло, будто простуженный. Опаливая бетонку огненными смерчами, по взлетной полосе пронеслись два истребителя. Через несколько секунд их уже не было видно. Кикнадзе сумрачно сказал:
— Одни в землю идут, другие — ввысь, — и жестко, будто Мельников был повинен в гибели Шевцова и солдата, спросил: — Зачем ему понадобился телефон? Что он, так не мог к тебе прийти?
Разговор продолжали в каптерке вооруженцев. В шинели, Мельников никак не мог согреться и ходил взад-вперед, Кикнадзе, в теплой летной куртке, сел развалясь на стул, и снял шапку.
— Шалва Николаевич! Вчера вечером в вашей комнате шло какое-то совещание. Мне бы хотелось узнать фамилии заседавших?
— Ты думаешь моих людей подозревать? — сверкнул перламутровыми белками Кикнадзе.
— Я ничего не думаю. Мне важно выявить тех, кто был вчера вечером в штабе, — твердо сказал Мельников и стал разминать папиросу.
— Ну, во-первых, вчера было не какое-то совещание, а заседание комсомольского бюро. Понимаешь? Одного разгильдяя за выпивку разбирали. Его фамилия Маркин.
Мельников почувствовал, что у него начинают пламенеть кончики ушей. Маркин... Опять Маркин! Значит, он тоже был в штабе?! Александр Васильевич вдруг отчетливо представил, как этот, неполюбившийся ему лейтенант улучает момент, открывает засов и... И тут вспомнил слова Волкова: «Предвзятость никогда не сослужит доброй службы». Кикнадзе что-то говорил, но Мельников не слышал его.
— Извините, Шалва Николаевич! Так кто защитил Маркина?
— Ты что, спишь? Девушка из отдела кадров. Зина ее зовут.
— Зиночка? — вырвалось у Мельникова. Вот кто «красивенькая блондиночка» из показаний Ивченко. — Если не ошибаюсь, Буланова не в нашей комсомольской организации. Как она попала на бюро?
— А ты у нее спроси. Честная девушка. Заступилась за него.
Это «открытие» было неожиданным. Мельников вспомнил эпизод на танцах. Нет, не верилось, чтобы Маркин мог нравиться девушке. Возникли вопросы, но Кикнадзе остановил его:
— Постой, дорогой! Через час у меня вылет. Сейчас я тебе комсорга позову. Он лучше меня на все вопросы ответит.
Не успел Мельников возразить, как Кикнадзе уже держал в руках телефонную трубку. Еще через несколько минут в каптерку вошел поджарый молодой офицер с красным от мороза лицом.
— Лейтенант Кирсанов по вашему приказанию прибыл! — доложил вошедший майору, приложив плохо послушную застывшую руку к виску.
— Молодец, дорогой! Работы на самолете еще много?
— Есть малость.
— Успеешь. Тридцатке не сегодня летать. Надо ответить на вопросы капитана. Давай, дорогой! — и Кикнадзе торопливо вышел.
— Садитесь, — предложил Мельников лейтенанту.
— Ничего. Я лучше постою, — Кирсанов продолжал растирать изрядно замерзшие красные руки.
— Прежде всего, назовите людей, которые были вчера на бюро.
Кирсанов назвал.
— Не могли бы вы коротко передать содержание выступлений?
— Это очень точно можно сделать. Протокол велся.
— Отлично. С протоколом я ознакомлюсь потом, а сейчас объясните, как попала на бюро Буланова и почему защищала Маркина?
— Как она узнала о бюро, не знаю, а защищала его потому, что он, оказывается, спас ее племянницу. Вытащил из ледяной воды. Зиночкин свояк ему и налил. От простуды спасал.
— А разве ваши комсомольцы об этом не знали?
— Не знали, товарищ капитан! Лейтенант Чухра, которому было поручено разобраться, как следует не разобрался, а Маркин тоже никому ничего не сказал.
Чухра, Чухра... — вертелось у Мельникова в голове. Знакомая фамилия, но лицо офицера он не мог представить. Спросил:
— Домой вы ушли все вместе?