– Так он пожирает глаза или нет? – не унимался Толстяк.
– Да я не знаю, где ты этого набрался. Первоначальная легенда звучит так: если ты в одиночку оказался в районе железной дороги, особенно с наступлением ночи, будь готов к худшему. Кидс мстит обидчикам, а обижен он на весь мир, который его не услышал. Он снимает с шеи пеньковый галстук, набрасывает на тебя и тянет на мост, попутно читая свои стихи. Иногда он останавливает чтение, и, если ты не можешь продолжить строчку, удавка сжимается сильнее. Говорят, даётся 3 попытки. Угадаешь хоть раз – останешься жить. Иначе Кидс сбросит тебя на рельсы.
– Удавалось кому-нибудь? – спросил Джон.
– Нет, насколько знаю.
– И откуда такие подробности?
– Оттуда, откуда рождаются все легенды. Из человеческих страхов.
– Короче, надо выучить все его стихи. Тогда можно будет гулять здесь и не очковать от каждой тени. – выдал гениальную идею Толстяк.
– Он все стихи сжёг, дубина, – сказал Еврейчик.
– Аааа…
Луис видел, что его рассказ произвёл впечатление. Парни переминались с ноги на ногу, оборачивались. Даже забыли плюнуть на очередной поезд.
– Солнце почти село. Бегите по домам. – сказал Луис. – А то вы знаете… ААА! КЛАРК КИДС! СЗАДИ! – Заорал он, показывая за спины ребят. Они подпрыгнули на месте, Еврейчик так дёрнулся, что заехал локтем Толстяку под дых. Они моментально обернулись, но позади никого не было. Луис хохотал.
На лицах детей читалось «ну ты и кретин, Луис», но озвучить эту мысль они не решились.
– Не удержался. Всё, домой.
Дети побежали к спуску, но Джон замедлился и отстал от них. Обернулся.
– То, что говорят про Мэгги… Это же неправда?
– Неправда.
– Значит, её убил Кидс?
– Я не знаю. – больше мимикой, чем словами, ответил Луис. – Не знаю.
Джон секунду помолчал и бросился догонять друзей.
Луис снова в задумчивости повис на перилах. Всё-таки он никогда не прекращал верить в существование призрака. Он и есть конченая деревенщина. Задумался, что в своём рассказе слукавил: он вовсе не передумал обливать дом Кидса; более того – именно он подбросил Харассу эту идею. Пацаны поделили между собой цели: окна и двери. Луису достался парадный вход. В тот момент, когда он уже замахнулся, дверь резко распахнулась, и Луис выплеснул всё дерьмо прямо в лицо застывшего на пороге Кларка Кидса. Луис так и замер с поднятым ведром. Кидс обезумел: булькая, он сделал выпад вперёд и схватил Луиса за волосы. Мёртвой хваткой.
– Гадкий, гадкий мальчишка! – закричал он, выплёвывая дерьмо, силясь открыть глаза. – Подлец! Ты и твои ублюдочные друзья! Уродыыыы…– он рыдал, это была настоящая истерика, но вместо слёз по его лицу стекали тёпленькие фекалии. Он говорил
булькал полным ртом дерьма
что-то ещё, но Луис не мог разобрать. Он уже терял сознание от страха и мерзкой вони. На секунду хватка Кидса ослабла, и тогда Луис вырвался и понёсся прочь. На бегу обернулся и увидел, как Кларк Кидс обмяк и опустился на колени. Когда Луис обернулся снова, поэт уже лежал калачиком в смердящей луже. Луис даже спустя столько лет очень ясно помнил эту картину. И этот запах.
Но воняло на мосту, прямо здесь и сейчас.
В следующее мгновение пеньковый галстук уже затягивался на шее Луиса. Он успел среагировать: сбросил верёвку и метнулся вниз по ступеням. В висках стучало. Он ощутил сильнейшее дежавю, только в этот раз оборачиваться не хотелось. Было жутко, но предсказуемо. Он не удивился, потому что в глубине души знал, что когда-то это должно было случиться. Смертельный аркан настиг Луиса уже на земле. Верёвка натянулась и отбросила его назад, как бешеного пса на цепи. Захрипел. Кадык пронзило болью, будто его разрубили тупым топором. Луис упал на колени, и увидел на земле перед собой тлеющий листок с рукописным текстом. Глухой обволакивающий голос произнёс:
Жду ответ, пока горит строфа
Голос был везде. Он будто гудел прямо в голове Луиса.
Я канул в царство вечной ночи,
Покой смиренный ожидая в срок.
Я слышал лай небесной гончей
И думал – друг, ты [… ].
– Продолжай
Луис не мог сосредоточиться ни на одном слове, буквы скакали, слова перемешивались. Он понял, какого живётся дислексикам. Попытался сбить пламя ладонью, но горение лишь усиливалось. Клочок бумаги истлел, напоследок озарив лицо Луиса яркой вспышкой.