Выбрать главу

339. НАШ ПРОЛЕТАРИЙ

Смотрите, вот наш пролетарий! Он не успел окончить курс В одной из наших семинарий,           В одной из наших бурс.
Из бурсы с скверным аттестатом Начальством был он исключен; Хотел быть по найму солдатом,           Да плох здоровьем он.
Потом читал он и учился… Больной, собрав остаток сил, Пешком в столицу притащился,           В студенты поступил.
Терпел нужду, терпел лишенья — Нет сил трудиться, нечем жить… Бедняга вышел из терпенья —           И с горя начал пить.
Тут посещать не стал он лекций, На службу поступить хотел, Но не имел знакомств, протекций,           Прав по рожденью не имел.
А время шло и дни летели; Он, обнищать успев кругом, Стал в рваной фризовой шинели           Ходить в питейный дом.
Чем он живет, он сам не знает: То настрочит прошенье он, То с днем рожденья поздравляет,           То сходит на поклон.
Бедняге пьянице не стыдно Просить дрожащею рукой — Всё человеческое, видно,           Убито в нем нуждой.
И вот, помаявшись в столице, Он станет чахнуть и умрет, И купят для него в <больнице>           Гроб на казенный счет.
<1864>

340. ДУБИНУШКА

Много песен слыхал я в родной стороне, Как их с горя, как с радости пели, Но одна только песнь в память врезалась мне,           Это — песня рабочей артели:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
За работой толпа, не под силу ей труд, Ноет грудь, ломит шею и спину… Но вздохнут бедняки, пот с лица оботрут           И, кряхтя, запевают дубину:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь, Вымышлял за машиной машину; Ухитрились и мы: чуть пришлося невмочь,           Вспоминаем родную дубину:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
Да, дубинка, в тебя, видно, вера сильна, Что творят по тебе так поминки, Где работа дружней и усердней нужна,           Там у нас, знать, нельзя без дубинки:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
Эта песня у нас уж сложилась давно; Петр с дубинкой ходил на работу, Чтоб дружней прорубалось в Европу окно, —           И гремело по финскому флоту:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
Прорубили окно… Да, могуч был напор Бессознательной силы… Все стали Эту силу ценить и бояться с тех пор…           Наши ж деды одно напевали:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям Эта песня пошла по наследству; Чуть на лад что нейдет, так к дубинушке там           Прибегаем как к верному средству:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
Эх, когда б эту песню допеть поскорей! Без дубины чтоб спорилось дело И при тяжком труде утомленных людей           Монотонно б у нас не гудело:                    «Ухни, дубинушка, ухни!                      Ухни, березова, ухни!                                    Ух!..»
<1865>

341. ХИМЕРЫ

Предсказывать стань-ка кто в старые годы, Что время настанет, когда у людей Помчатся стрелою по рельсам подводы                                    Без лошадей; Что станут повсюду работать машины, Что по́ морю плавать без ветра начнем…                       О боже! какой бы содом Все подняли тотчас в защиту рутины:                       «Он рехнулся! В желтый дом,                                    На цепь сумасброда!                       Ведь волнует у народа                                    Он умы…» Что ж теперь про крик такого рода                                    Скажем мы?