- Цветик, а кем ты хочешь стать в будущем?
Девочка озирается на папу, непроизвольно закусывает губу, теребит рукава кофты. Какая она в этот момент сладкая, так бы и съела!
Отец оторвался от ноутбука, откинулся к стенке и внимательно посмотрел на дочку. Та заëрзала ещë сильнее.
- Не знаю. Как папа наверно.
Довольная улыбка, дочь чуть расслабляется, все выдыхают. Одну меня это напрягает и волнует: как папа? Носиться вечно с сетью, искать покупателей, втюхивать им что-то? Да разве Цветик мечтала об этом?
Я до сих пор помню наш разговор, когда еë отец вышел ругаться с проводницей. Девочка сначала смотрела на дверь, потом в окно, а затем вдруг улыбнулась с хитринкой, показала свои дырки в зубах.
- Люблю динозавров. Мне папа включал мультики и фильмы с ними.
Я в тот момент почувствовала себя самой счастливой, потому что это было секретное откровение, предназначавшееся только мне. Ведь лишь дети могут открыть тебе дверь в детство.
- Будешь изучать их?
Девочка кивнула.
- А какие твои любимые?
Она вновь заулыбалась и я, кажется, успела расплавиться от этого тихого смеха в щëчки.
- Трицератопс. Я думаю они самые добрые.
Клянусь, в тот момент я была готова найти для неë реального динозавра.
Правда, отец вернулся быстро и больше мы эту тему не затрагивали.
- Нет уж! – вспылила я внезапно, - нельзя Цветику работать как вы. Она отдельный человек и ей нравятся другие вещи. Прекратите навязывать ей свои стандарты жизни, у неë она другая!
Я слышала, как чуть слышно вскрикнула девочка. Мне показалось, что мужчина начал медленно распухать. Вот ещë секунду назад его тонкие руки стали раздаваться вширь и расти, ноги удлинились и налились мышцами, грудь из впалой превратилась в настоящий щит.
- Не надо, - прошептала Цветик со слезами в голосе, но никто еë не услышал.
- Я сам выберу, что лучше для моего ребëнка, - прогремел еë отец, наваливаясь на меня со всех сторон, вытягивая из кожи воздух.
В эту секунду я до странности оцепенела. Передо мной был не человек, а зверь, причëм мистический, сильный и кровожадный. Волосы на его теле превратились в шерсть, лицо исказилось в морду.
И я застыла. Превратилась в камень. Слëзы криком застряли в горле. Невозможная. Чудная. Нереальная правда жизни, горькая и едкая.
Запах псины из пасти зверя, едкая слюна с шипением разъедает кожаные сидения. Господи, как страшно. У меня больше нет сердца, оно не стучит, не двигается, кровь прилипла к венам. Я застыла, навечно в этом сером мареве, навечно в бестелесности. Всë зыбко, земля исчезла, есть только падение куда-то дальше, вглубь.
Может, потому мы и выбираем смерть в земле, чтобы не слышать этого свиста.
Очнулась я в своëм купе. Надо мной, всë такая же хмурая, возвышалась проводница. Простояв над моей душой ещë пару минут, с этим красноречивым молчанием, она ушла.
Туман и серо-бордовый плацкарт. Стерильные, но какие-то убитые сидения. Тоска по чему-то яркому, нормальному. По живому. Здесь всë приглушëнное, примятое к земле. Кошатница вся в чëрном и сером, рыжий кот скорее ржаво-песчаный, высушенный на солнце, которого здесь так не хватает. Цветик одета в тускло-розовую, цвета убитой розы, кофту.
Я сжала руку в кулак так сильно, что ногти впились в ладонь. Как выглядит нормальное небо? Господи, я не могу вспомнить обычных цветов. Закат, восход. На что это похоже? Такая, вроде, неважная мелочь, совершенная глупость. Но сейчас я бы всë в мире отдала, чтобы полюбоваться восходом.
Или, например, трава. Я точно помню, она была очень насыщенной и сочной. Всë кажется ярче под солнечными лучами. Но, кажется, даже мои мысли стали тусклыми.
Что, если я потеряла и другие воспоминания? Что тогда?
Меня охватила паника. Я просто сидела и перебирала воспоминания в голове, по слайдам. Вот мои родители, их редкие улыбки, всë больше – страх и гонка за чем-то несбыточным. Вот детский сад, обшарпанные, раскрашенные стены из серого кирпича, края которого стëрты вечными дождями или детскими ботинками.
Моя закрытость от других. Раньше было комфортно играть одной. Мир был огромным, а я – крошечной. Я наблюдала за насекомыми, некоторых – ела, из любопытства или ещë чего, придумывала фантастические сюжеты и проигрывала их в голове. Мне не нужны были актëры, я в главной роли – и этого достаточно.
Но всë не то. Воспоминания растворяются в дымке, а вместе с ними – и я сама. Останусь ли я тем же человеком, если моя память потухнет и притупятся чувства. Что, если я – это эмоции, энергия, излучаемая мной?
Стало страшно. Мне даже показалось, что мои пальцы истончаются и исчезают. На секунду я увидела своë сиденье откуда-то сверху, такое чистое и пустое. Поезд ехал всë дальше, за окном проплывали маяки, а проводница наконец перестала хмуриться, еë взгляд смягчился, на суровом лице расцвела полуулыбка.