Шел тихо, ибо у меня все страшно болело и я сильно ослаб. На Кряж пришел около 12 часов дня, там уже был т. Масленников и много других советских работников, захваченных в плен. Нас заперли в небольшую комнату, но затем скоро отперли, ибо идущие в Самару чехи заходили посмотреть на нас, как на какую-то редкость, и каждый из них считал своим долгом ткнуть или в зубы или в бок, а некоторые принимались за нас весьма основательно. К вечеру мы едва держались на ногах.
Через два дня нас перевели на станцию Самара и объявили, что мы являемся заложниками. Уже в Самаре к нам присоединили т. Вавилова — бывшего комиссара Самаро-Златоустовской железной дороги.
Примерно через неделю нас посадили в арестантский вагон и повезли в Сибирь. Перед отправкой поезда одного пензенского товарища увели и он больше не вернулся.
В Кинеле стояли трое суток. Здесь еще одного из товарищей — сызранца — ночью заковали в кандалы, больше он уже не приходил. Потом мы узнали, что уведенных товарищей расстреляли.
Дорогой в наш вагон приводили много арестованных, но затем уводили. Наша стража давала нам понять, что этих арестованных уводили на расстрел.
Таких товарищей было много. Помню — были приведены Три чеха. Их сильна истязали, вьпытывали об их единомышленниках-большевиках. Их вскоре расстреляли.
В Омск нас привезли в июле и держали сначала в вагоне. Мы добились разрешения ходить в сопровождении конвоя на Иртыш купаться. Установили связь с товарищами на воле, просили организовать побег. Разработали план побега во время купания. Масленников и Козлов неделю учились плавать, ибо для побега нужно было переплыть Иртыш. Уговорились на определенный день, но нас за день до этого перевели в лагерь и уже купаться не пускали.
Через некоторое время, днем, во время приема посетителей, я ушел из лагеря по принесенному пропуску. А через два дня после моего ухода организовали побег Масленникова, Вавилова и Латыша.
«ДЕМОКРАТИЯ» НА ПРАКТИКЕ
«Свобода и народовластие»
В первом своем воззвании к населению Самары Комуч между прочим сообщил, что переворот совершен им «во имя великого принципа народовластия», а в первом приказе Комуч декларировал всяческие «свободы»: свободу слова, печати, собраний, митингов и пр. и пр.
Но это были лишь громкие слова, демагогия, рассчитанная на обман масс.
В практике же своей Комуч ввел самый жестокий режим, при котором не могло существовать никаких «свобод», кроме свободы для учредиловских палачей расстреливать трудящихся.
Целые губернии и уезды Комуч передал в бесконтрольное управление уполномоченных, которые являлись на местах фактическими диктаторами с неограниченной властью и в бараний рог гнули трудящихся «вверенных» им районов.
Сам Комуч следующим образом определял права и функции уполномоченных на местах:
«Ему присваивается вся полнота административной власти в губернии… Ближайшими задачами губернского уполномоченного являются… беззамедлительное пресечение всякого рода агитации, направленной к противодействию и свержению власти Комитета членов Учредительного собрания… Уполномоченному предоставляется право… постановлять о заключении под стражу лиц, деятельность которых представляется особо угрожающей национальной обороне и общественной безопасности, не допускать и закрывать всякие собрания и съезды, которые могут представлять опасность в военном отношении или в отношении общественного порядка и спокойствия», и т. д. и т. п.
Как видим, власть уполномоченных Комуча фактически ничем не была ограничена. Они в действительности вводили такой режим, которому могли бы позавидовать колонизаторы любой империалистической страны. Чего стоит, например, режим, введенный в Оренбурге особоуполномоченный Комуча — атаманом Дутовым.
Этот представитель «чистой демократии» не постеснялся официальным приказом ввести порку плетьми.
Недовольство Комучем в массах трудящегося населения быстро нарастало, и учредилке было уже недостаточно тех органов подавления революционной активности трудящихся, которые она создала вначале. Исходя из этого, Комуч учредил военный суд, во главе которого в первое время стоял известный царский вешатель генерал Тыртов. Вскоре однако и этого аппарата оказалось недостаточно, и Комуч создал военно-полевой суд, а затем чрезвычайный суд.
Чрезвычайный суд приговаривал к расстрелу даже без предварительного следствия. Основанием для предания чрезвычайному суду служили, помимо «призывов к неисполнению распоряжений гражданской и военной власти», и такие проступки, как «распространение заведомо ложных слухов», причем «виновные в совершении означенных преступлений приговариваются чрезвычайным судом к смертной казни» (приказ Комуча № 281).