Не трудно понять, что всеми этими мероприятиями Комуч ввел по сути дела самую настоящую военную диктатуру, осуществляемую кучкой черносотенного офицерства.
Но недовольство Комучем и революционная активность трудящихся принимали в «демократической» республике настолько широкие размеры, что даже и эти драконовские мероприятия не обеспечивали для учредилки полного спокойствия. И вот в начале августа особым приказом Комуч учреждает особое министерство государственной охраны, т. е. попросту охранку.
Охранке Комуч предоставил самые широкие полномочия. Так четвертая статья положения о министерстве государственной охраны предоставляет право министру «в обстоятельствах чрезвычайных действовать всеми способами, не ожидая разрешения совета министров».
Для того чтобы охранка могла не стесняться в способах охраны «государственного порядка и спокойствия», при ней был создан еще особый «департамент государственной охраны», а при нем в свою очередь отдельный корпус государственной охраны.
Тут все уже ставилось на солидную ногу, ничем не хуже царской охранки, не исключая и особого корпуса жандармов.
Так практически преломлялись многочисленные заявления Комуча о различных «свободах» и «народовластии». Эта «свобода», как мы уже указывали, существовала только для учредиловских вешателей, которые могли учинять кровавую расправу над трудящимися по самым различным поводам, а также и без всяких поводов.
В настоящем отделе нашего сборника мы печатаем материалы, характеризующие учредиловскую «демократию» на практике.
Первым мы печатаем заявление правления рабочей кооперативной столовой коменданту города об обыске в этой столовой. Обстоятельства дела достаточно полно изложены в заявлении. Необходимо лишь ознакомить читателя с продолжением этого дела. Продолжение таково:
Копии заявления правление столовой отправило в исполком рабочей конференции и в редакции всех газет, причем даже меньшевистская «Вечерняя заря» не могла замолчать этот вопиющий факт, поскольку он подвергался широкому обсуждению на рабочей конференции, и вынуждена была напечатать заявление.
Это обстоятельство взорвало чешского коменданта города — прапорщика Ребенду. Он потребовал к себе для объяснений редактора «Вечерней зари», председателя рабочей конференции, меньшевика Ленского и задал ему горячую головомойку. Опубликование документов Ребенда квалифицировал как провокационный шаг.
Разумеется, Лепский поспешил разубедить коменданта в подобном подозрении, дав ему понять, что меньшевики никогда не протестовали и не будут протестовать против обысков и арестов, а опубликование заявления правления столовой вызвано лишь «правонарушением» во время производства обыска.
Статья Ф. Дора и корреспонденция из Мелекеса достаточно убедительно показывают учредиловский режим в провинции и приемы борьбы с революционными рабочими и крестьянами.
Корреспонденция из вотчины атамана Дутова, из Оренбурга, ярко рисует режим, установленный в Оренбурге, и в особых комментариях не нуждается.
Мы приводим также приказ № 2 по оренбургскому казачьему войску от 3 августа 1918 года. По этому приказу к смертной казни приговариваются за возбуждение «вражды» «между хозяевами-и рабочими», за устройство стачки и пр. и пр. Приказ этот особо интересен тем, что подписан он уполномоченными Комуча, т. е. представителями «демократии». Не менее интересен пункт 4 приказа, где эти «демократы» прибегают к грубой и бессовестной лжи о большевиках, которые якобы приехали из Германии «для уничтожения Российского государства».
Далее мы приводим материалы, характеризующие кошмарные условия, существовавшие в казематах учредилки.
Комуч, как известно, ввел такой режим, при котором ни о каких «свободах» для трудящихся нельзя было и говорить. Малейшее проявление недовольства учредилкой в лучшем случае вызывало немедленный арест. Поэтому тюрьмы учредилки были буквально переполнены заключенными.
К началу августа в самарской тюрьме было более двух тысяч заключенных, в Оренбурге их было около тысячи, в Хвалынске — около 800, в Сызрани — около 700, в Бузулуке — около 500, столько же в Бугуруслане и т. д.
Заключенные находились в кошмарных условиях. В одиночках помещалось по 5–6 человек, а в общих камерах заключенных было в 2–3 раза больше нормального. Отвратительные условия и недостаток питания вызывали среди заключенных массовые заболевания, от которых гибли сотни товарищей.