Нашему примеру последовали остальные находившиеся в бараке арестованные. Нам грозили немедленной стрельбой в нас, угрожали сейчас же позвать чешский и казачий конвой и т. д., но мы все же не пошли и нас оставили в покое.)
Очевидно, чешско-казачий конвой торопился, — ему было не до нас.
После этого мы провели в тюремной больнице два жутких о вместе с тем радостных дня. Нам слышна была приближающаяся стрельба. По орудийному гулу мы определяли все более сокращающееся расстояние, отделяющее Красную армию от Самары.
6 октября вечером мы были освобождены из тюрьмы самарскими рабочими, восставшими и установившими советскую власть в Самаре еще до вступления в нее Красной армии.
П. Андронов
Провокация учредиловской охранки
Полней и полней набивает тюрьму обезумевшая от радости вернувшаяся буржуазия.
Чувствуя свою недолговечность, учредилка террором думала отсрочить свою погибель.
Учредиловские охранники знали, что при тех условиях варварского режима, шпионажа и т. п., которыми они опутали самарскую тюрьму, восстание невозможно без «особой» посторонней силы.
И охранка сама задумала устроить восстание в тюрьме.
Эта провокация была нужна охранке для того, чтобы иметь повод для поголовной ликвидации всех заключенных.
Придумано — сфабриковано.
Посылаются в тюрьму два (может быть и больше) провокатора. Провокаторы работу свою делали быстро, подготовляя массу заключенных к «восстанию».
Связались с заключенными тт. Михальским, Паршиным, бывшим организатором Красной гвардии, и др. и организовали в тюрьме «штаб восстания».
Для нас — меня, Курулова, Акимова (Грачева) и др. — ясно было, что затевается что-то неладное, что дело пахнет провокацией.
Всеми имевшимися силами мы разубеждали заключенных, доказывая всю провокационность готовящегося.
Через товарищей из города мы знали, что тюрьма попала под особое попечение контрразведки. В окнах верхнего этажа лебедевской бани, против тюрьмы, припрятаны пулеметы, в саду против выхода из тюрьмы, откуда масса могла бы «хлынуть», были также приготовлены пулеметы и отряд вооруженных чехов.
Заключенные узнали об этом, и провокация сорвалась.
Тогда контрразведка другим путем начала уничтожение большевиков.
В первых числах августа было неожиданно выхвачено 13 товарищей и предано чрезвычайному военно-полевому суду.
«Организация штаба восстания в тюрьме в целях свержения власти Учредительного собрания» — вот обвинение, которое было выдвинуто против этих товарищей.
Обвинение, — с начала и до конца выдуманное и сфабрикованное контрразведкой, жаждавшей крови большевиков. И одиннадцати товарищам был вынесен смертный приговор.
Но об этом узнали многие рабочие организации. Дело начало выплывать наружу.
Боясь скандала, власти заменили расстрел 12-летней каторгой.
Однако тт. Паршина, Михальского, Сазонова (матроса) и двух других (всего пятерых) все же расстреляли. Остальных отправили в уфимскую тюрьму.
В числе последних шести были я, тт. Малашкевич (матрос), Юзвек (тоже), Деомидов (рабочий), Акимов и Сухоруков (матрос).
И уже из Уфы в эшелоне смерти мы были отправлены в глубь Сибири.
В подвале контрразведки
Я был арестован по подозрению в большевизме на второй день по приходе в Оренбург дутовских отрядов. Пьяный станичник привел меня в штаб отряда, где комендант в новых подполковничьих погонах снял с меня допрос и приказал отвести в подвал. Под конвоем пьяного, едва державшегося на ногах казака я шел через двор в подвал, а кругом такие же пьяные, озверевшие станичники кричали:
— Куда ты его ведешь? Пришиби его здесь.
Но вот и подвал, охраняемый кучкою казаков.
— Что, станичник, еще большевика привел?
— Да! — отвечает мой конвойный заплетающимся языком.