— Ну, так запороть его нагайками! Заходи в подвал!
Я повинуюсь, и в подвале мне прежде всего бросается в глаза жуткая картина: на полу лужи крови, две женщины — полунагие и с растрепанными волосами — лежат в углу, обе исполосованы нагайками, не то до смерти, не то до бесчувствия, да так и брошены; кругом на нарах лежат и сидят несколько мужчин разного возраста и разных профессий, все избиты, у некоторых на теле страшные, рваные, никогда не виданные мною прежде кровоточащие раны — следы нагаек.
Подвал заперли, и я спрашиваю своих товарищей по несчастью:
— За что сидите? Политические?
— Политические, — отвечают мне.
Минут через пять дверь открывается и в подвал вталкивают молодого казака в синих погонах, с лампасами и лихо зачесанным чубом. На лице следы побоев.
Дверь снова запирается, и молодой казак опускается в угол на изломанный ящик.
Я подхожу к нему:
— За что это тебя, станичник?
По лицу казака пробежала судорога.
— Какой я тебе станичник? Это те ироды — станичники, а я вольный казак — из каширинского отряда. Ваш товарищ.
И каширинец передает мне, что он вместе с несколькими другими товарищами по приказанию командира отряда остался в Оренбурге работать в тылу у Дутова и служить связью между Оренбургом и красными войсками. И вот, когда он под видом дутовского партизана разъезжал по городу, высматривая расположение и количество дутовских частей, его опознал один из казаков и выдал начальству.
Молодой казак удивляет меня своим спокойствием и выдержкой, хотя он несомненно знает о предстоящей ему участи: дутовцы не щадят каширинцев.
Наш разговор был прерван внезапно вошедшими тремя вооруженными казанами.
— Где тут новоприбывший — спрашивает старший из них.
— Я, — отвечает каширинец.
— Нет, нам не тебя нужно. Ты еще подождешь.
«Ну, — думаю, — дошла очередь и до меня». Отзываюсь:
— Я новоприбывший.
— Ага, становись сюда.
Повинуюсь и становлюсь на указанное место у стенки.
Казаки снимают с плеч винтовки.
— Поворотись лицом к стенке.
Я категорически отказываюсь. Если уж умереть, так лицом к лицу с врагом.
Но казаки насильно поворачивают меня лицом к стене.
Щелкают затворы. Слышу, как один из казаков обнажает шашку.
Я невольно закрыл глаза и жду: рассекут ли мне голову шашкой или размозжат пулей. Хорошо еще, что смерть приходит так скоро, без мучений и издевательств.
Несколько минут томительного ожидания.
— Погодите! — говорит, наконец, один из казаков, — его еще рано убивать. Пусть подождет.
Меня отталкивают от стены и грубо начинают обыскивать. Денег и оружия у меня не было.
Увидели на руке маленькие часики и, несмотря на мои протесты, отняли.
Минут через пять ушли.
Товарищи по заключению передали мне, что казаки нарочно приходили помучить меня. Они с каждым заключенным проделывают такие же вещи и по нескольку раз: придут, прикажут стать у стенки, замахнутся шашкой или возьмут на прицел. Человек совсем уже приготовился к смерти, а они, продержав его в таком состоянии несколько секунд, уйдут. Заключенный таким образом, получив приказание стать у стенки, никогда не знает, хотят ли приколоть его на самом деле или это только «шутка» палачей.
Только что успела закрыться дверь за теми тремя казаками, как с шумом вваливаются семеро новых. Все пьяны и у всех в руках нагайки. Подходят прямо к каширинцу.
— Ты кто?
— Казак, — смело отвечает каширинец.
— Каширинец?
— Да.
— Ну, держись.
И на каширинца посыпался град нагаечных ударов. Уже после пятого удара несчастный лежал на полу, а через минуту вся одежда на нем была разорвана и из страшных рубцов на спине ручьями лилась кровь. Однако палачи, не смущаясь, спокойно повернули свою жертву на спину, и снова посыпались удары. Избиваемый давно уже был без сознания. Я не мог смотреть дальше на дикую расправу. Мне сделалось дурно.
Очнулся я от звука выстрелов.
Казаки тащили мертвого каширинца за ноги из подвала по каменной лестнице и один из них стрелял из револьвера в труп.
Во дворе открыли люк выгребной ямы и бросили туда труп. При этом старший из палачей, потирая руки, с видимым удовольствием сказал:
— Сегодня это я уже седьмого отправляю в штаб Цвиллинга.
И так до самого вечера в подвал приходили группами пьяные казаки, стегали нагайками заключенных, всячески издевались над ними. Одна группа палачей, натешившись вдоволь, уходила и тотчас же появлялась другая.