Следующий отрывок принадлежит т. Козлову. Он был взят чехо-словаками в качестве политического заложника.
Тов. Козлов был председателем пензенской губЧК. После захвата Пензы чехо-словаки, уезжая на восток, взяли заложниками тт. Козлова и Либерсона. Тов. Либерсон был расстрелян около Самары, а т. Козлову удалось вырваться из рук чехо-словаков уже в Сибири.
Чехословацкое командование очень много кричало о своей гуманности. Какова была эта «гуманность» в действительности, ярко рисуют печатаемые здесь воспоминания.
Э. С. Стефанский
В поезде смерти
Эвакуация
Это было 5 октября 1918 года. В 6 или 7 часов вечера во двор самарской тюрьмы вошли отряды солдат, а казаки оцепили тюрьму.
Из окна нашей камеры вдали виднелась площадь, на которой обыкновенно собирались кучи людей, выжидая «новостей из тюрьмы». Теперь там всех разгоняли. Мы догадались, что наступает момент эвакуации.
Вскоре после этого нас вывели во двор и стали выстраивать в шеренги. Продолжалось это по меньшей мере с час. Но даже после того, как нас выстроили и пересчитали, мы довольно долго стояли еще, ожидая наступления сумерок.
У большинства заключенных не было даже верхней одежды: пиджаков, брюк, обуви и шапок. Объясняется это тем, что значительный процент заключенных составляли красноармейцы, с которых стаскивали все, что могло пригодиться для Народной армии, и в тюрьму их приводили уже в одном рваном белье. А так как в те времена военную одежду вообще носили почти все рабочие, то и их постигла та же участь. В тюрьме обычно выдавали только белье, которое заменяло многим заключенным верхнюю одежду.
Кое-кто получил в тюрьме какие-то шлепанцы, другие из лоскутов сшили себе лапти, а на голову — колпаки вместо шапок, некоторые заключенные ходили в рваных военных блузах. Все они обросли и страшно исхудали.
В этой толпе полуголых и изголодавшихся людей я выглядел настоящим аристократом. На мне был летний костюм и пальто, а в мешке у меня еще лежала кожаная куртка, ватное одеяле и несколько книжек.
Наконец наступили сумерки. Мы стояли неподвижно и молча. После захода солнца сразу похолодало, и большинство заключенных стало ощущать пронизывающий холод. Люди дрожали и щелкали зубами, но вынуждены были стоять, как вкопанные.
Наконец раздалась команда «смирно».
На кучу песку, наваленного во дворе, поднимается начальник конвоя Новак. Он обращается к нам с краткой речью: «За попытку к побегу в пути — расстрел на месте; за побег одного заключенного подлежат расстрелу все находившиеся в одной с ним шеренге; слушать команду; не расстраивать рядов; не разговаривать; не оглядываться; при ходьбе держаться за руки; за малейшее нарушение приказа — пуля в лоб на месте» и т. д.
В глубокой тишине, воцарившейся во дворе, слова эти падали тяжело, как камни, в толпу дрожащих, полуголых заключенных.
Раздается команда. Открываются тяжелые тюремные ворота, и мы, оцепленные двойным кольцом казаков и солдат, идем к вокзалу. Позади слышится характерное щелканье «максимок» по выбоинам мостовой.
Улица опустела, словно ее вымели, ни живой души. Только из прилегающих переулков доносятся голоса и женский плач. Это плачут матери, жены и дети заключенных: они с утра караулили, когда будут эвакуировать, чтобы хоть раз еще увидеть своих близких. Но уже совсем стемнело, ничего не видно, и только слышны причитания женщин.
Мы идем, держась за руки. Я не могу и мечтать о побеге: попал в самый центр колонны.
Так мы добрались до железной дороги. Не доходя до вокзала, нас остановили и затем партиями по нескольку десятков человек стали загонять в вагоны. В глубине железнодорожных путей стоял товарный поезд из нескольких десятков вагонов. Двери у них с одной стороны были наглухо закрыты, а люки заколочены гвоздями. Из вагонов даже не вымели мусор.
Несколько минут спустя, втащив друг друга за руки, мы очутились в темном товарном вагоне.
Уже в тюремном дворе смешались заключенные из разных камер. При посадке нас снова перемешали. Мы не знали, кто из знакомых по камере оказался с нами. Лиц не было видно, и можно было узнать друг друга только по голосу.
Понемногу выяснилось, что в наш вагон собрались люди по крайней мере из трех общих камер.
В вагоне я неожиданно встретился с одним товарищем из Иващенкова — Даниловым. Он также работал в Иващенкове, состоял в партийной организации и принимал участие в боях против чехов. Но «встретились» мы с ним только после нескольких дней пребывания в вагоне. Слишком переполнено и темно было в этом «салон-вагоне», чтобы можно было легко найти кого-нибудь.