Так мы доехали до какой-то маленькой станции. Поезд остановился. Солдаты вышли вместе с унтер-офицером. В вагоне воцарилась мертвая тишина, только один из обвиняемых товарищей, молоденький казак-телеграфист, тихонько всхлипывал.
Двери снова открываются. Вызывают обоих товарищей.
Через минуту слышится громкий вопль и ружейный залп, потом 2–3 одиночных револьверных выстрела. Глухая тишина. К вагону подходит солдат и приказывает выйти еще двум товарищам, чтобы убрать трупы. Оба трупа складывают на площадку нашего вагона. Поезд трогается. Из-за тонкой стенки вагона слышатся стоны подстреленных, но недобитых товарищей. В них стреляли впотьмах и не слишком метко. Тянутся долгие мучительные минуты. В вагоне стоит такая тишина, что кажется, ни живой души в нем нет. Слышится только стук колес и стоны расстрелянных.
Вдруг дикий крик, визг, потом нечеловеческий смех прорезает тишину вагона. В ужасе вскакивают заключенные и бросаются в сторону от угла, из которого доносится этот звериный вой… Не выдержали нервы одного из товарищей в вагоне и он лишился рассудка…
Проходили дни, а в вагоне нашем все еще раздавался то дикий хохот, то страшный вой. Мы постоянно назначали дежурных, которые стерегли больного, не сводя с него глаз. Несколько недель спустя, уже в Никольск-Уссурийске, он умолк навсегда.
Подъезжаем к Чите, «столице» атамана Семенова, о котором мы давно уже слыхали. Поезд наш оцепляет кордон солдат-монголов из отряда Семенова. У каждого люка становится солдат в длинном козьем тулупе с большим меховым воротником. Ни на минуту не разрешают открывать люки. Поднимается стрельба по храбрецам, пытающимся высунуть нос.
В вагоне могильное настроение: мы голодны, к тому же откуда-то до нас дошел слух о требовании Семенова, чтобы нас выдали ему. Мы столько наслушались в пути о зверствах Семенова, что весть эта многим товарищам кажется правдоподобной. Теперь мы с большой тревогой ждем, что будет дальше.
В Чите мы стояли 2 или 3 дня. С Читой у меня были связаны особые планы и надежды: по пути в Читу на одной большой станции машинист маневрирующего товарного поезда бросил нам несколько слов «новостей» и успел назвать мне адрес в Чите, которым можно было воспользоваться, если бы кому-нибудь из нас удалось бежать.
Это был адрес (теперь я уже его не помню) какой-то рабочей колонии, расположенной в нескольких верстах от Читы, где должно было жить несколько партийцев-железнодорожников. Но планы мои разбились вследствие особых мер предосторожности, которые применялись Семеновым на его территории.
Наконец мы двинулись из Читы дальше на восток. Все облегченно вздохнули.
Куда мы едем? Никто из нас этого не знал. Уже значительно позже, после отъезда из Читы, среди заключенных разнеслась весть, что нас везут на Белые острова, якобы расположенные где-то неподалеку от Владивостокского порта. Я не знал и не мог узнать впоследствии, существуют ли действительно такие острова и насколько верны были эти слухи. Несмотря на это, «Белые острова» в течение двух недель не сходили с уст у всех заключенных, как конец их мучений в этих движущихся гробах.
В Манчжурии
Проезжаем Манчжурию. Здесь несколько теплее и меньше снега. Поезд извивается среди взгорьев и холмов зигзагами, как уж, или описывает петли. Станции еще реже и еще безлюднее. На больших станциях под открытым небом лежат груды ничем не прикрытого риса, мешки с рожью и т. д.
Хлеба здесь много, но редки станции и преобладает нерусская публика. По перронам прогуливаются китайские чиновники в длинных синих одеждах, с крупными белыми надписями на спине и на груди. Мы тащимся еще медленнее и стоим на станциях еще дольше, чем в России.
Два крупных события нарушили монотонность нашей убогой жизни.
Первое из них произошло на маленьком полустанке, носившем вместо названия какой-то номер. Был прекрасный солнечный день. Мы открыли люки: на полустанке было пустынно, надежды раздобыть хоть кусок хлеба не было никакой, мы высовывали головы просто так, чтобы немного подышать свежим воздухом. Однако раздается приказ закрыть люки. Одновременно до нас доносится крик и шум из последних вагонов нашего поезда. Мы прильнули к отверстиям в стенах, к щелям в неплотно прикрытых люках. Разумеется, мы не можем разглядеть, что случилось в конце состава, но видим, что происходит в поле, против нашего поезда.