В будке стрелочника дверь была открыта. Стрелочник сидел у раскаленной докрасна печки и пил чай. Давно, очень давно я уже не пил чаю.
Подойдя к будке, я обращаюсь к стрелочнику:
— Товарищ! Дай мне чайку напиться!
Стрелочник с минуту молча смотрит на меня, потом медленно говорит:
— Пей, товарищ.
Я сижу в будке и попиваю чай. Стрелочник молчит. Я тоже ничего не говорю. Вдали виднеется станция и суетящиеся уланы. Очевидно, они уже собираются уезжать. Я благодарю стрелочника за чай и сторонкой бреду на станцию.
У вагона с фуражом, по другую сторону поезда, стоит мой покровитель и делает мне знаки. Я осторожно приближаюсь к поезду. Улан оставил дверь вагона полуоткрытой. Я поспешно влезаю в вагон. Улан подходит и быстро запирает дверь на замок.
Проходит еще одна ночь. Сена теперь больше, и я зарываюсь как можно глубже, укутавшись во все тряпки, которые мне принесли уланы. В течение дня я даже немного подремал, но ночью был адский мороз, и я не мог заснуть.
Утром приходит ко мне фуражир со своим братом. У них уже был составлен план действий. Сегодня мы приедем на станцию Черемхово. Там в рудниках работают австрийские пленные — поляки. На этой станции я должен подойти именно к той теплушке, где находится брат фуражира, и обратиться к уланам с просьбой подвезти меня до Новониколаевска, так как я хочу вступить в польскую армию, но у меня нет денег на проезд. Они заверяли меня, что почва там будет уже подготовлена, а я могу наверняка рассчитывать, что попаду к ним в теплушку.
Так мы и сделали. На станции уланам выдавали обед. Я явился в ту теплушку, номер которой мне дали мои приятели. Уланы как раз ели из котелков вкусные щи, когда я всунул голову в теплушку и самым любезным тоном изложил свою просьбу.
— Да, пожалуйста! Пожалуйста! — одновременно отозвалось несколько голосов.
Прежде чем взводный успел произнести хотя бы слово, уланы уже подхватили меня за руки и втащили в вагон. Взводный поглядел на меня с большим недоверием. Уланы, желая избавить меня от расспросов, предложили подсесть к щам.
Мой знакомый и еще один улан окружили меня и заговорили о чем-то. Взводный посмотрел-посмотрел на нас и, наконец, проговорил:
— Ну, ребята, вы за него своей головой отвечаете!
— Разумеется, господин взводный, — услужливо подтвердили уланы. Вопрос был исчерпан.
Таким образом я оказался в теплой, обжитой теплушке улан. Я досыта поел. Уланы уложили меня подле себя на нарах.
Впервые после отъезда из Самары я почувствовал, что наелся. Мной овладела сонливость.
Остаток дня, весь следующий день и ночь я проспал почти без перерыва. В первый день уланы будили меня поесть. Но на следующий день есть мне уже не хотелось, только спать, спать. Лишь к вечеру следующего дня уланы с трудом разбудили меня. Но есть я не мог. Я был разбит, смертельно изнурен и с трудом следил за происходящим вокруг меня. Я чувствовал себя так, словно тело мое было составлено из отдельных, плохо прилаженных друг к другу частей.
Взводный и другие уланы подозрительно поглядывали на меня. Если только у них возникнет подозрение, что я болен, они из страха перед распространявшимися эпидемиями, особенно тифом, выгонят меня из вагона. Следовательно, нужно было взять себя в руки и притворяться, что я чувствую себя совсем хорошо. Я делал нечеловеческие усилия, разговаривал с уланами, слушал солдатские остроты, сальные анекдоты и смеялся вместе с ними.
С уланами я ехал еще с неделю.
В канун рождества мы приехали, наконец, в Новониколаевск. Станция и город производили впечатление военного лагеря, по улицам разъезжали военные патрули.
Лишь впоследствии я узнал, что за два дня до этого в Омске вспыхнуло организованное большевиками восстание, которое было беспощадно подавлено.
В Новониколаевске я вскоре установил связь и работал там несколько месяцев.
Л. Зальцман-Адельсон
От Самары до Владивостока
Как я попала в поезд смерти
Только успели ликвидировать выступление анархо-максималистов. Я в первый раз ушла домой ночевать. В два часа ночи звонок. Нужно явиться в клуб, или, вернее, штаб большевиков: чехо-словаки заняли Пензу, Сызрань и приближаются к Самаре… И вот после десятидневной борьбы Самара пала.