10 ноября. Готовимся к перевороту. Я работаю в рабочем Красном кресте при подпольном комитете нашей партии, снабжающем партизан продовольствием, оружием, паспортами и медпомощью. Генерал Гайда со своим штабом прибыл во Владивосток. Союз грузчиков целиком готовится к восстанию. Организую санитарные отряды, заготовляю необходимое.
25 ноября. Не удалось 18 ноября! Ужасное катастрофическое поражение. В течение всей ночи думали: вот-вот конец колчаковщине во Владивостоке… И вдруг в 8 часов утра прибегает товарищ из города и сообщает, что все потеряно и что нужно скорее уходить отсюда. Я считала невозможным уйти без распоряжения ревштаба. Но когда пришли еще некоторые товарищи с той же вестью, я ушла. Дело в том, что, когда действительно дело приближалось к благоприятному исходу, выступили японцы, вооруженные до зубов, и, отрезав сражавшихся рабочих от воинских частей, совершили над ними свою кровавую расправу.
Погибло много рабочих, многие взяты в плен, и разбойники уничтожают их. На каждом шагу на окраинах города валяются изуродованные трупы, всюду кровь, разбитые черепа, выпущенные мозги…
28 декабря. Весь декабрь работала в городской больнице и в железнодорожных мастерских на Первой речке врачом сыпнотифозного барака. Кроме того — в рабочем Красном кресте.
Посещаю нелегальных больных на дому. Некоторых больных, пробирающихся сюда из сопок, я кладу в больницу во время моего дежурства без документов. Мы готовимся усиленно к перевороту, который будет на днях. Настроение великолепное. Скоро конец бандитам… Я выбрана в пятерку действия рабочего Красного креста.
25 февраля. Все время была так занята, что не могла писать. Работала, как говорят, 25 часов в сутки. 31 января было то светлое утро, о котором мы мечтали в течение двух лет. Пала колчаковская власть во Владивостоке. В 7 часов утра мы уже вылезли из нашего подполья, повесили красный флаг. Ни одной капли крови не было пролито.
Воинские части, как один человек, перешли на сторону ревштаба. Японцы искали придирки, чтобы выступить, но ни к чему не могли придраться. Когда я утром подъехала к тюрьме, там уже было много народа с красными знаменами.
В тюрьме было много больных товарищей, их всех нужно было разместить по больницам, которые были переполнены.
Затем поехала в Новокиевск, чтобы эвакуировать товарищей, которых находилось свыше 1000 в концентрационных лагерях.
10 апреля. Опять перешли на нелегальное положение. 3 апреля было первое заседание совета, а в ночь на 5-е японцы выступили во всей Приморской области. Военсовет издал приказ не воевать с японцами.
Часть наших войск ушла в сопки, часть была арестована японцами.
5 июня. Предполагается отправка из Владивостока поезда с инвалидами в Сибирь под флагом международного Красного креста.
За Харбином и в Чите еще господствует бандит Семенов. Ехать очень опасно, особенно для меня, ибо все в поезде знают меня. Однако пробую устроиться, очень уж велик соблазн.
В Советскую Россию!
18 июня. Ура! Еду домой, в Советскую Россию. Как я счастлива!
19 июня. Санитарный поезд № 114. Сегодня выехала из Владивостока. Забыты все опасности. Я в самом восторженном настроении.
5 июля. Не доезжая Читы, нас встретили каппелевцы бронированным поездом и собрались нападать. Но так как наш поезд имел японскую охрану, то все кончилось благополучно. Пока ожидается обыск.
15 июля. Мы уже на нейтральной территории. Обсудили положение в поезде, выбрали 5 человек для захвата власти в поезде и обследования, какие элементы находятся в нем. Ждем, чтобы верхнеудинское правительство прислало паровоз для перевозки поезда на территорию ДВР.
В Чите мне пришлось здорово поволноваться: бандиты Семенова хотели меня снять с поезда. Миссия международного Красного креста отстояла меня.
3 августа. Самара. В Самару я приехала в 2 часа ночи 3 августа. Тут только я вспомнила; что не знаю, куда заехать. Я оставила вещи на вокзале и пошла по городу… Ночь была белая-белая… Настроение светлое, радостное…
Нашла клуб коммунистов. Там меня встретила неизменный страж клуба коммунистов-большевиков — т. Бешенковская.
Страшный поезд
Ноябрь 1918 года. Я в Никольск-Уссурийске в Сибири. То, что я видел в течение двух дней, достаточно на всю жизнь. Я попробую записать, как смогу, то, что я видел.