Когда нас подвели к вокзалу, мешочники и спекулянты, находившиеся на вокзале, как безумные бросились на арестованных, колотя их мешками и обливая горячей водой из чайников. Затем нас ввели в зал I класса и приставили усиленный караул. Там я увидел несколько товарищей из своего отряда.
Судя по той грубости, с которой обращались с нами, мы были уверены, что нас ждет расстрел, но все относились к этому безразлично: не было ни страха, ни жажды жизни, хотелось спать и только. Через несколько минут нас вызвали из вокзала и велели построиться в два ряда на перроне. Затем из вокзала вышел член Национального совета Медек и громко выкликнул:
— Кто здесь Козлов?
Я молчал. Он повторил свой вопрос и какой-то неизвестный мне гражданин сказал:
— Я — Козлов.
— Не тот, — ответил офицер, — есть еще Козлов среди вас.
— Я — Козлов, — сказал мой брат, стоявший недалеко от меня.
— Не тот, — ответил Медек и стал обходить ряды. Я стоял во втором ряду.
Подойдя ко мне, он проговорил:
— Чего же вы не отзываетесь? Идите за мной.
Меня привели в дежурную. Там сидело несколько человек из чешского исполкома, которые вели переговоры с нами перед боем.
Мне сообщили, что я считаюсь их заложником и в Кузнецке, если благополучно доедут до него, меня освободят. Я не доверял им, но все то же безразличное состояние не покидало меня. Попросил разрешение на свидание с женой, которую заметил в толпе у вокзала. Меня отправили на Сороковой разъезд. Остальных пленных отправили на станцию Пенза II.
На Сороковом разъезде меня ввели в купе штабного вагона, где я увидел т. Либерсона. Он спал на полке, рука у него была перевязана. Очевидно, услышав шум, он проснулся, узнал меня и сообщил, что его объявили заложником и что, если благополучно доедут до Кузнецка, обещали освободить там. То же самое сказано было и мне. Крайне утомленный, я не в состоянии был продолжать разговор и лег спать.
Проснулись мы на другой день часов в 11 утра. Поезд стоял. К нам в вагон ввели какого-то человека, от которого мы узнали, что находимся в Сызрани. Вошедший оказался комиссаром труда Сызрани т. Берлинским. Арестован он был чехами совершенно неожиданно для него, без всяких видимых причин.
Тов. Берлинский пытался протестовать, шумел, требовал немедленного своего освобождения. Приходили представители сызранского совета с требованием освобождения т. Берлинского, но чехи отказались освободить его. Итак, нас стало трое.
Невольно хочется остановиться на личности т. Берлинского. Мало мне приходилось встречать подобного рода людей. Решительный, с неудержимым стремлением вперед, как ураган. Совсем еще молодой, но с задатками недюжинного человека, он одно время был в Сызрани председателем военно-революционного комитета. Сызранская буржуазия ненавидела его, что и явилось причиной его ареста.
Арестован был т. Берлинский на берегу реки Волги, куда он вышел с парохода, возвращаясь со съезда комиссаров труда из Москвы.
Потянулись долгие, томительные дни ожидания развязки. Жили мы только надеждой на побег, но рука т. Либерсона болела, и мы решили подождать более удобного времени.
Когда эшелоны чехов стояли около Иващенкова и происходила борьба за обладание Самарой, неожиданно в тылу, со стороны Сызрани, появились отряды советских войск.
Завязался бой. Видно было, что чехи растерялись, тем более снаряды из орудий долетали почти до завода.
Нам казалось, что за суетой чехи нас забыли, а вышло наоборот: караул был усилен. Отряд советских войск был оттеснен за Сызранский мост. Была минута ужасного напряжения. Паровоз эшелона штаба был под парами. То и дело мимо нашего вагона пробегали люди. Отдавались наспех приказания…
И вдруг мы услышали знакомый гул аэроплана. Возникло предположение, что аэроплан чешский, но раздалась команда, а вслед за ней треск пулеметов, и мы увидели удаляющийся аэроплан.
…Помню, стояли мы недалеко от Самары (станция Кряж). Шел бой за обладание Самарой. Чехи то и дело заглядывали в окна нашего вагона и злорадно посмеивались. Приходит Медек и сообщает, что Самара взята, а через некоторое время и мы сами убедились в этом. В здание вокзала привели пленных, среди них один с русой бородой и окровавленным лицом. Поезд тронулся, и мы, проезжая по железнодорожному мосту через реку Самару, увидели трупы на берегу реки около моста. Картина эта вызвала в нас необычайное озлобление к врагам и жажду мести.
По приезде в Самару нас вывели из вагона и погнали в здание вокзала, где присоединилась к нам часть пленных, захваченных после взятия Самары. Между пленными оказались Масленников, Бакаев, Стыше, Рыбин и Вавилов. Тут мы узнали, что при взятии Самары чехи избивали пленных. В Масленникове мы узнали товарища, которого накануне видели на станции Кряж окровавленным.