В эту ночь никто из нас не спал. Каждый ушел в себя и думал о чем-то своем. Для нас не было уже будущего, потому что мы были уверены, что каждого из нас ждет та же участь. А как только забрезжил рассвет и можно было писать, все занялись писанием прощальных писем родным, друзьям, товарищам…
Следующая ночь прошла благополучно. Нас осталось 6 человек. Было решено, что нас может спасти только побег.
В вагоне мы были не одни. К нам подсаживали то крестьян, то красноармейцев. Кроме нашего вагона в эшелоне было еще несколько вагонов с пленными мадьярами и русскими. Были и арестованные чехи.
Во время стоянок их выводили группами и около лесных опушек расстреливали почти на виду у всех. Я помню одну стоянку. Всем нам разрешили выйти на волю. Впереди был разрушен путь и, пока наспех его ремонтировали, мы сидели около вагонов. Недалеко от нас виден лесок, окаймленный кустарником. Из одного вагона, шагах в 50 от нас, конвой вывел чеха и направился с ним к кустарнику. Вдруг произошло нечто неожиданное. Чех бросился вперед, и растерявшийся конвой дал ему возможность пробежать шагов 25, но потом сразу раздался залп и чех, как-то странно подпрыгнув, упал. Конвойные подбежали к нему и один из них ткнул ему в спину штыком, очевидно, желая удостовериться, умер ли он.
Очень часто можно было видеть трупы убитых около полотна железной дороги. Это был путь смерти. Зрелища эти действовали на нас потрясающе и пробуждали чувство мести, которое вырывалось в форме протестов, криков и ругани по отношению к чехам.
Победы и неудачи чехов отзывались в соответствующем их отношении к нам: то зверски настроенные, хмурые, готовые растерзать нас, то безразлично относящиеся к нам. Был такой случай при подъезде к Уфе. На эшелон с чехами, шедший впереди нас, был пущен встречный пустой поезд. Произошло ужасное столкновение поездов на самой середине моста. Мост провалился и два паровоза свисли над бездной, готовые каждую минуту сорваться вниз. Погибло много чешских солдат. Обгорелые вагоны, изуродованные тела, ужасный шум будили в нас безумный восторг. Но что делали чехи? Они готовы были растерзать нас. К нам в вагон ежеминутно вбегали чешские солдаты. Тыкали в нас пальцами, размахивали руками, слова «сволючь» и «собаки» не сходили у них с языка. Мы чувствовали себя как затравленные звери. Каждый из нас теперь тщательно изучал привычки наших конвоиров, местность наших стоянок, осматривал прутья решоток и дверь. Я взялся сделать оттиск для ключа, чтобы в Уфе, где у Вавилова было много знакомых, заказать ключ для двери. За неимением воска я принялся месить хлеб, чтобы придать ему свойство воска, как это мы делали в бытность в тюрьме, приготовляя из хлеба шахматные фигуры.
И мне удалось сделать оттиск.
В Уфе случай чуть не вырвал из наших рядов Вавилова. Однажды ему переданы были какие-то продукты с воли и в них вложено письмо, которое перехватили чехи. Что в нем сообщалось, нам не удалось узнать. Передавший продукты успел скрыться, и вся вина была взвалена на Вавилова. Его вывели из вагона, ругали, грозили расстрелять, но потом привели обратно и установили за ним усиленный надзор.
Вавилов вывел из отдельных фраз заключение, что в письме говорилось о скором нашем освобождении.
В Уфе мы простояли недолго. Здесь же нам удалось узнать о расстреле тт. Либерсона и Берлинского. Однажды мы увидели проходившего мимо окон нашего вагона брата Либерсона. Через несколько минут после этого явились конвоиры и перевели всех товарищей в другой вагон, оставив меня одного. Всем это показалось очень подозрительным, и товарищи начали было протестовать, не желая оставлять меня одного, но пришлось подчиниться силе. Когда я остался один, неожиданно появляется в вагоне брат Либерсона и задает мне вопрос:
— Знаете, где Либерсон?
— Нет, — отвечаю ему я.
— Он расстрелян!
Меня так поразила эта неожиданность, что я потерял способность соображать и теперь не помню, как ушел от меня брат Либерсона.
Ведь мы все думали, что Либерсона отпустили. От брата Либерсона мы также узнали, что Берлинский расстрелян в Сызрани, куда был доставлен после высадки его на станции Кипель.
Через несколько дней нас направили в Челябинск. Здесь мы по пути видели около лесочков сделанные наспех виселицы: мы вступали в места казацкого разгула. В Челябинске чехи сдавали казакам набранных по пути пленных. Мы слышали, что казаки, приняв пленных, не довели их до тюрьмы и по пути несколько десятков человек зарубили шашками насмерть.