© Перевод Д. Веденяпин
Нам придется вернуться туда,
в черный город, засыпанный пеплом,
где, как спички, сгорели года, —
как преступников тянет туда,
где они совершали злодейства.
Но иные мы знали года:
и пылал в синем воздухе прах,
над простором, нам ставшим приютом,
в вышине исчезающий прах.
Там из вихря рождались цветы —
воплощенья мучительной страсти,
жаркий шепот, объятья, цветы.
Но уже не вернуться туда,
где мы жили так страстно и вольно,
где сгорал в жарком золоте солнца
черный пепел оставленных улиц.
ФЕВРАЛЬСКИЙ ВЕЧЕР В НЬЮ-ЙОРКЕ
© Перевод Д. Веденяпин
Когда гаснут витрины, сиреневый вечер
полнит воздух искрящимся светом,
в ирисовой дымке мерцают
слюдяные зерна, соль асфальта.
Когда все торопятся с работы, на снегу
бесчисленные следы сплетаются в причудливые
узоры;
вдоль домов воздушными шарами проплывают
людские головы;
прохожие напоминают привидения.
Когда меркнет небо и вспыхивают огни,
по заснеженной улице красивой походкой
идут две женщины.
«Знаешь, что я люблю больше всего на свете? —
говорит одна из них. — Жить! И пусть когда-нибудь
я стану старой, больной…
Буду еле волочить ноги,
я все равно…» Ее голос стихает.
В суматохе асфальтовой реки
под шелест колес и гул моторов
кружатся сотни машин.
Темные полоски неба
исчезают за поворотами улиц;
небо, небо, мелькание жизни. Время замерло
в черном пространстве на окраине февраля.
ПРОЩАЯСЬ НАВСЕГДА
© Перевод Д. Веденяпин
Он сказал, погляди, точно камни,
за кормой нашей катятся ва́лы.
А я видела — белые скалы,
наклонившись над самой водою,
провожали нас долгим поклоном
и в рассветной дали исчезали.
СЕДОЙ ТУМАН
© Перевод Д. Веденяпин
В таинственных провалах и ущельях
в долинах между скал
седой туман
подернутый
лиловыми тенями
мираж озер
и в безднах и глубинах
наших душ
молчание
меж
ночью и зарею
обман и вещество.
Но тот обман
к нам приходящий вновь и вновь
с рассветными лучами,
молчание
парящее
в душе
не то же ль
вещество?
седой
подернутый
лиловыми тенями туман мираж
непризрачных озер.
РОМАН
© Перевод В. Тихомиров
Ветер, ветер. Книга в работе
преобразуется, обрывается на полуслове, и страницы,
белые и пожелтевшие,
рассыпаются, собираются снова
в другом порядке. Только один обрывок
ускользнул в щель под дверью,
и двое, втиснутых
в недописанные жизни, мужчина с женщиной,
корчатся от боли, и мяучит
их кот свои котовьи тайны,
кружась в чудовищном кольце подчистки.
Они живут (когда живут), страшась
пожара, слепоты, удушья
под грибовидной тучей в год таракана,
они хотят (как мы), чтобы вечно
было сегодня, хотят, чтобы страх
был вычеркнут жирным черным
фломастером-чудодеем на всех страницах,