ВОДИТЕЛЬ
© Перевод А. Кистяковский
Конец войне. Я вышел на свет
Из темной палатки моей и побрел
Туда, где остров меж белых камней
Сливается с морем. Сверкающий свет
Слепил мой ум, как наставший мир,
В котором я брел к зеленой воде,
А потом запел и поплыл.
Обломки на дне. Здесь дрался десант,
Погибший в бою за остров. Я плыл
На пенно-прозрачном гребне волны,
Как семечко ясеня на ветру, и вниз,
К дну устремленная тень моих ног
Неожиданно указала мне место, где я
Чуть не укоренился телом навек,
Чтобы расцвести душой в небесах.
Рыжий, изъеденный ржавчиной вездеход
Виделся мне, как сквозь полог слез
Радости или тоски, но он
Был погружен в нерушимый покой
За гранью хрупких человеческих чувств.
Нырнув, я подплыл к нему и скользнул
Туда, где умер водитель у рычагов.
Затаив дыханье, я немо сидел,
Медленно привыкая в призрачной глубине
К слепяще яркому виденью мертвецов,
Глядящих дырами выжженных глаз
На свой застывший в безмолвии мир,
А поверху трепетала зыбкая пелена,
Еле различимо разделявшая жизнь
И смерть. Живой, но неслышимый самолет,
Летя, не смог мне сюда прорычать,
Почему я остался жив и сижу,
Судорожно вцепившись в ржавые рычаги
Застывшего навсегда вездехода, — ведь он
Разбит о белый коралловый риф
Волной последней атаки войны.
— Я просто дух, — попытался я
Сказать, но, услышав лишь бульканье пузырей,
Прозрел извечную правду: чтоб стать
Духом, надобно утратить навек
Земную речь, осмысленный взгляд
И воздух в гулких, как живые колокола,
Легких, надобно улететь наконец
(Хотя, возможно, ты уже опоздал)
Туда, где кто-то другой до тебя
Так и не смог свободно вздохнуть —
Улететь в неведомое, испокон веков
Доступное взгляду и слепящее разум,
Солнечно распростертое ад сумрачным океаном
Вечно неизменное небо.
ОГНИСТОЕ ПРАЗДНЕСТВО
© Перевод А. Кистяковский
Множилось круженье колес. Факир,
Дыша огнем вдоль аллеи, сжигал
Платье женщины, обещавшей стриптиз
Медленным подобием танца. С земли
По звонким рельсам на ходулях опор
Струился к небу вагончатый змей
В чешуе цветных фонарей, а внизу
Юркие машинки, угловато кружа,
Искрили прутьями электрических штанг
Серую контактную сетку над головой
Тех, кто пытался прямить их бег.
Я плыл сквозь круговерть рук и лиц,
Мимо столов, яривших азарт
Яркими кругами рулеток, и вдруг
Увидел родителей впереди… Отец
Опирался на старую тростниковую трость,
А мама куталась в меховой жакет,
Ветхий, выцветший… Да ведь я-то знал,
Твердо верил, что родители спят
За многие мили отсюда, в глуши,
Уютно праведным и спокойным сном
Старости, я и предположить-то не мог.
Что встречу их здесь, — особенно здесь! —
И буду с немым изумленьем смотреть
На их круженье меж этих колес, —
Отец, неспешно шагая вперед,
Бережно поддерживал маму, а у нее
Виднелся плюшевый медвежонок в руке —
Самый расхожий аттракционный приз…
Вот они засмеялись; а вот подошли
К огромному ажурному колесу; и вот
Их уже вознесло в кабинке под небеса,
Они качаются надо мной, и отец
Обводит старой, изгрызенной псом
Тростью цветастое мельтешенье толпы
На широкой центральной аллее… Потом
Кабинка, кружась, поехала вниз —
Ночь запрокинулась, раздробилась в огнях, —
Они приблизились ко мне и опять,
Сверкнув улыбками, уплыли ввысь,
Движенье ускорилось… Я упорно следил
За их круговым вознесеньем, пока