Земля мадьяр! Пускай тиран
Разорванную цепь скует.
Тебе высокий жребий дан,
Ты свергнешь ненавистный гнет.
В смертельных муках и борьбе
Ты подвиг совершила свой, —
И слава снизошла к тебе,
И землю посетил герой.
Тебя он спас — и умер. Что ж!
Ему в могиле не страшны
Казачьи орды или нож,
И нам слова его слышны.
«Я — Кошут. Будущее! Ты,
Что обеляешь иль чернишь,
Склонись ко мне, и пусть цветы
Растит кладбищенская тишь.
Я избран был как трубный глас
Господень, сотрясавший твердь.
Оковы смерти ждут всех нас,
Но этот зов сильней, чем смерть!»
НАРУЖИ И ВНУТРИ
© Перевод М. Зенкевич
Мой кучер ждет меня наружи.
Как лошади, и он продрог,
Клянет он резкий ветер стужи, —
Ругаться так и я бы мог.
В кулак оцепеневший дуя
И топая у двери там,
Хотел бы он, чтоб был в аду я,
И шлет меня ко всем чертям.
Наверно, видит он оттуда,
Прижав замерзший нос к стеклу,
Как бело-розовое чудо
Веду я под руку к столу.
Счастливцем с ношей драгоценной
Сейчас я перед ним предстал,
Он слышит выстрел пробки пенной
И видит золотой бокал.
А я с такою же тоскою,
В гостях у старого осла,
Завидую его покою
Там, за окном, где ночь светла.
Ведь холодней зимы раздольной
Улыбок блеск вокруг меня.
Кислей вина и тост застольный,
И чопорная болтовня.
Он ноги обмотал отрепьем,
А я прильнувшую к плечу
Тоску с ее великолепьем,
Как раб галеру, волочу.
Мы с ним судьбу одну и ту же
Сменяли б — так же до зари,
Как он, скучал бы я наружи,
Как я, скучал бы он внутри!
«Не нужно, чтоб любви прекрасной цвет…»
© Перевод Д. Сильвестров
Не нужно, чтоб любви прекрасной цвет
На стебле одиноком возрастал
И в диадеме, в коей проку нет,
Отсвечивал безжизненный металл.
Восточным древом сделаться бы ей
С невянущею зеленью ветвей, —
Ведь той любви, которой далека
Любовь ко всем, цена невелика.
Поэт напрасно славит мир иной,
Где души, порознь, вне добра и зла,
Парят, раскрыв незримые крыла.
О нет, любовь смыкает круг земной
И к единенью братскому стремит,
И очищает, и животворит.
ИСПЫТАНИЕ
© Перевод Д. Сильвестров
I
Глядит ли сквозь стальную ячею
Злосчастный узник с болью и тоской
На клок травы, что чахнет день-деньской,
Пробившись меж камней, равно свою
Приемля долю блага и невзгод,
Которые Господь ему пошлет;
Вероученью ль посвятив усилья,
Корпит над ним весь век один из тех,
Кто слышит в отдаленье детский смех, —
И зябко прячет сморщенные крылья;
Иль раб из Джорджии, поднявши взор,
Вдруг видит парус, что в морской простор
Стремится, — в их душе огонь зажжен
Одною искрой тайного желанья
Свободы, воскрешающей сказанья
О доблестных делах былых времен.
II
И все же дар прекрасней во сто крат
Получит лишь отважившийся с бою
Взять то, что предназначено судьбою
И потому бесценней всех наград;
Нас манит бремя творческих тревог,
И счастлив тот, кто риск изведать мог.
Всю жизнь, за камнем камень, мы собою
Возводим храма царственные своды,
Где, Испытанием освящено,
Из чаши, жертвой на алтарь Свободы,
Струит свой ток бессмертное вино.